Тысячеликая мать. Этюды о матрилинейности и женских образах в мифологии - [42]

Совпадение мотива «жаба на Луне» объединяет Китай с северозападным побережьем Северной Америки. А один из вариантов предания о перемещении божества на Луну объединяет мифы вьетнамцев и алгонкинов!

Письменная китайская версия рафинировала типичный, притом весьма архаический, восточноазиатский сюжет «о жабе на Луне» и скрестила его с мотивом сбрасывания кожи, который представляет собой архаическую же юго-восточноазиатскую мифологему. Согласно этой мифологеме, лишь слабые остатки которой сохранились в шумеро-аккадской версии, тот, кто выпил эликсир бессмертия, должен сбросить кожу, а не улетать на Луну. Итак, мы можем констатировать, что материалы внешнего мифологического сравнения указывают на культурные связи между Шумером и древним Китаем (ведущая роль Шумера в этой паре наиболее вероятна). В пользу такого предположения есть и археологические данные (см., например, Shun-Sheng 1964).

Не исключено, что универсально распространенный сказочный мотив сексуального союза героя с женщиной, меняющей кожу, шкуру или перья, может быть генетически связан с «меланезийской» историей возникновения смерти, хотя в сказочных вариантах привязки смены кожи к смерти уже нет. Часто мотив смены кожи включен в контекст историй о потопе. Такое повторное использование мотива вполне обычно и связано с циклическим принципом сложения фольклорных сюжетов.

Согласно исследованию Ю. Е. Березкина, ареал мотива «Те, кто меняет кожу или кору, бессмертны» объединяет два племени в Кимберли (северо-западная Австралия), 49 племен (их названия мы перечислять не будем) в северной части Южной Америки, айнов и жителей острова Мэяко в Японии, кламатов Калифорнии и эскимосов Баффиновой Земли. Ареал мотива в Южной Америке причудлив по форме, но практически непрерывен (Березкин, 2002: 317, 337). Ясно, что сюда же можно добавить Меланезию и Юго-Восточную Азию. Диксон указывал на отсутствие данного сюжета в Полинезии и считал его папуасским по происхождению (Dixon 1916: 122).

Мотив «отстрела» лишних солнц широко распространен как среди австронезийских народов Старого Света, так и среди индейцев Америки. В Северной Америке стрелок – Заяц!

Общеизвестно, что в религиях Древнего Востока видную роль играл образ Матери-Богини, символа жизни и плодородия. Ее сожителем был юный бог, который совершал путешествие в подземный мир. В Месопотамии это были фигуры Иштар и Таммуз (Думузи), в Египте – Исис и Осирис, в религиях Малой Азии – Сибила и Аттис и т. д. (Frazer 1917: 120–170; Афанасьева 1998: 197–198).

У других европейских и малоазийских народов в дохристианское время существовали мифы, вероятно аналогичные мифам германцев, в которых фигурирует Богиня Весны. У греков миф о возвращении богини земли Деметры – после путешествия в подземный мир – в мир солнечного света символизировал весеннее возрождение жизни. У римлян в аналогичном сюжете действовали Церес и Персефона (имя Церес – символ рогатого бога). Фригийцы полагали, что их всемогущее божество погружалось в сон во время зимнего солнцестояния. Во время весеннего равноденствия они исполняли церемониальные танцы с целью пробуждения божества (Vassileva 2001: 51–63).

Сравнение многочисленных мифов о происхождении смерти позволяет реконструировать другой древний сюжет. Согласно представлениям меланезийцев острова Малекула, душа умершего должна пройти сквозь наполовину стертый лабиринт, принеся с собой тело жертвенной свиньи с кольцеобразно закрученными клыками. Тело свиньи съедает монстр – страж ворот загробного мира, а душа, владеющая спиралями клыков (символами бессмертия и возрождающейся Луны), а также сакральным знанием лабиринта, добирается до загробного мира и воссоединяется с предками (возможно, концепция лабиринта позднее превратилась в концепцию «веревочного моста»). Концепция же лабиринта переходит непосредственно из верхнего палеолита в ранний неолит. Мы полагаем, что изображение водоплавающей птицы в скифской иконографии отражает представление о ней как о символе Матери-Земли – перевозчице душ из нашего мира в мир загробный. Она же выполняет сходную роль в транспортировке души шамана. В пользу такой трактовки говорит обширный мифологический материал из культур индейцев Северной Америки.

4. Образы Арахны

Тельма Салливан сделала интересное наблюдение о единстве образов богинь Мезоамерики, используя в качестве примера Тласольтеотль-Искунию. Богиня была единой, но выступала в различных ипостасях. Наиболее характерной чертой ее скульптурного изображения, сделанного из известняка, является конический головной убор. Он представляет собой веретено с хлопковыми нитями, к которым привязана жизнь каждого человека… Вслед за рождением его жизнь вытягивается, словно пряжа из клубка шерсти (Sullivan 1982: 7–9). У уичолей Мексики до сих пор сохранился ритуал, во время которого четырех человек привязывают за ноги и подвешивают на длинных веревках к верхушке высокого шеста, их медленно раскручивают, вращая по кругу. В другом месте земного шара, на острове Пентекост (Новые Гибриды), основным испытанием инициируемых является прыжок с помоста вниз головой с привязанными к ногам эластичными лианами (откуда происходит популярный вид современного «экстремального» развлечения). В книге В. Пелевина приводится творчески преображенный эпизод с нитями шумерского бога Энки, на которых нанизаны – как бусы – «человеки». Идейный источник подобных ритуалов и образов очевидно восходит к космической пряхе, паучихе, хозяйке человеческих судеб. В неолите это была одна из ипостасей Великой Богини, она же осталась ее основной ипостасью у хопи и некоторых других индейских народов, связанных с архаическими культурами