Тысячеликая мать. Этюды о матрилинейности и женских образах в мифологии - [34]
Наскальные изображения неолита – бронзового века от Азербайджана до Скандинавии изобилуют символическими изображениями солярного мужского божества (человечка) с торчащим фаллосом рядом с гигантской змеей, что находит полную аналогию в религиозных представлениях австронезийцев Молуккских островов, считавших, что естественное плодородие мира обеспечивается совокуплением мужского солнечного божества и Матери-Земли (Фрэзер 2006: 150). Наиболее ранние на Земле коллективные погребения в каменных склепах указывают на возникновение традиции мегалитических погребений в восточном Средиземноморье и последующую диффузию этих концепций в основном вдоль морских побережий (Savory 1968: 89).
Все эти факты наводят на предположение, что в неолитический период Европа мегалитов была зоной распространения матрицентрических моделей социальной организации.
Пример живой (по крайней мере, до середины XX в.) мегалитической традиции дают нам некоторые австронезийские группы внутренних районов Калимантана и острова Лусон (Филиппины), островов Ниас и Сулавеси (Индонезия), а также некоторые племена нага штата Ассам (Индия). (Нага говорят на языках тибето-бирманской группы сино-тибетской семьи сино-кавказской языковой макросемьи, но имеют много параллелей в культуре с западными австронезийцами.)
Обычаи клемантанов северной части внутреннего Калимантана или аборигенов о-ва Ниас, дают, в частности, сравнительно подробный материал о функциях и символике мегалитов, и, возможно, эта этнографическая информация может оказаться полезной для интерпретации мегалитических памятников Западной Европы. Кроме того, доисламские австронезийские народы являются, так сказать, мировыми чемпионами по матрицентричности, а в ряде регионов высшие служители культа у них – женщины. Например у кададзан – дусунов Сабаха это бобохизан во главе с верховной жрицей. Без них немыслим ни один традиционный праздник или ритуал (Дж. Ф. Онгкили, личное сообщение). Сравним это с религией Окинавских островов, где ощущается наиболее сильное в Японии влияние австронезийского культурного и физико-антропологического субстрата: «Окинавские женщины председательствуют на всех важных религиозных церемониях общины» (Сапронов, 1981: 87). Зимой 2003 года представитель Японии показывал в РГГУ на международной конференции по мифологии трехчасовой фильм о ритуале приглашения жрицами богини Аматерасу на один из островов Окинавского архипелага. Большую часть этого ритуала составляло пение священных текстов, известных только женщинам; начало же ритуала – выборы верховной жрицы – вообще совершалось втайне от мужчин. Сходным образом у нгаджу даяков и тораджей Сулавеси (Ревуненкова 1992: 57, 39–40, 68–73, 101; Williams 1965) хранительницы сакральных текстов – жрицы. У малого горного народа Филиппин – апайо «религиозные ритуалы совершаются женщинами-шаманками» (Почагина 1999: 51). У субанун (субанон), малого народа острова Миндоро (Филиппины), «культы (природы и духов предков) отправляются женщинами-медиумами» (Почагина 1999: 497). Языки апайо и субанун, разумеется, австронезийские.
Таким образом, мы имеем свидетельства об отправлении женщинами-жрицами центральных по значению религиозных культов у архаического населения четырех не смежных регионов Юго-Восточной Азии: Тайваня, Калимантана, Филиппин и Сулавеси, а также региона, в прошлом, безусловно, связанного с австронезийским миром, – Окинавы. Это, разумеется, значительно увеличивает вероятность нашей первоначальной гипотезы о том, что в исходном паттерне протоавстронезийской культуры жрицами были женщины. С этим согласуется теория японского ученого Ока Масао. В древнеяпонском эпосе Кодзики «некоторые ученые насчитывают девять… этнических компонентов. Принятая теория известного этнографа Ока Масао описывает пять:…» Один из них – «австронезийский тип с юга Янцзы, занимавшийся охотой и возделыванием суходольного риса. Предполагалось, что во главе таких общин стояли шаманки» (Ермакова, Мещеряков 1994: 19).
Возвращаясь к мегалитическим культурам Европы, отметим, что, возможно, они были связаны с общностями, члены которых говорили на языках сино-кавказской языковой макросемьи (Григорьев 1999: 347; Чирикба 1985; Ардзинба 1983: 166–172; Ардзинба 1979). Носители языков этой макросемьи почти наверняка, согласно данным топонимики и общих соображений из области истории культуры, орографии, этнографии и экологии, продвинулись с Ближнего Востока («ядренная» прародина сино-кавказцев, возможно, находилась в горах Загроса) не только в Европу, но и на восток: в восточный Иран, Афганистан, Индию и далее – в Китай (там их потомки – до сих пор сино-кавказцы) и, возможно, в Австралию, где языковая семья пама-ньюнганн имеет все шансы оказаться специфически родственной сино-кавказской макросемье.
