Тысяча огней - [79]

Под вечер мои страхи возросли. Мы подошли к селению, цели нашего путешествия. Жители селения по крикам поняли, что караван уже близко, и высыпали нас встречать. До нас донеслись пронзительные звуки рожка. Наши носильщики ответили на приветствие оглушив тельным залпом из ружей.

«Ну теперь все пропало, — подумал я. — От такого концерта разбегутся кто куда не только буйволы, но и муравьи, майские жуки и саранча…»

* * *

Поздно вечером мы собрались в большую хижину, где старейшины селения обычно держат совет.

Нас угостили фруктами, цыплятами, яйцами и… приветственными речами. В ответ мы подарили старейшинам банки мясных и молочных консервов и пакеты табака.

Встреча закончилась хоровым пением, причем к голосам трехсот наших носильщиков присоединились голоса тысячи жителей селения. На этот раз от криков задрожала не только земля, но и огромная белая луна, повисшая прямо над нами. Я в ужасе подумал, что она вот-вот сорвется с неба и рухнет нам прямо на голову. счастью, этого не произошло, но мои страхи отнюдь Hr кончились. Шум все возрастал, и я беспрестанно спрашивал себя, выдержат ли нервы бедных животных.

А вот Милле был счастлив: ведь пели и веселились в его честь. В том далеком 1954 году колониальные французские чиновники были полновластными хозяевами во всех районах страны, но, понятно, далеко не каждому удавалось заслужить любовь местных жителей.

— Ну, а если жители недолюбливают своего колониального начальника, что тогда? — спросил я у Милле, когда женщины начали свой танец.

— Формально они могут написать жалобу в столицу и потребовать, чтобы его сменили… Но чаще всего это не дает никаких результатов, — откровенно ответил Милле.

— И тогда?

— Тогда туземцы поступают очень просто и разумно: разбирают хижины, укладывают пожитки и перебираются в другой район, на территорию другого начальника, о котором вначале узнают все до мельчайших подробностей.

— Весьма эффективный метод…

— Еще бы!

— Значит, может случиться так, что правительственный чиновник отправляется «инспектировать» какое-нибудь селение в лесу и вдруг обнаруживает, что оно покинуто… И наоборот, вдруг натыкается в безлюдном, диком районе на незнакомое селение…

— Часто именно так и случается, — сказал Милле, и мы снова стали наблюдать за танцующими.

Через земли, где нет покойников

Впоследствии я повидал в Экваториальной Африке множество заброшенных и покинутых селений. Я узнал, что причинами массового бегства может быть смерть вождя племени, эпидемия, либо мор, вдруг напавший на домашних животных. Словом, достаточно туземцам поверить, что над селением витает проклятье, как они тут же перебираются в другой район. Но меня очень удивило, что в стране бапуну я не вижу ни мертвецов, ни могил, ни кладбищ.

Мне вспомнилось африканское селение на острове Диссей, где я был годом раньше. Селение было отрезано от остального мира и цивилизации и словно существовало вне времени, затерявшись в Красном море. Обитателями этого селения были тридцать живых данакил[32] и пять-шесть тысяч мертвых. Возле берега стояло с десяток хижин, а позади на склонах холмов в крохотных зеленых домиках были могилы умерших. Сотни, тысячи камней, усеявших весь остров; камней больших и маленьких, еще крепких или разломившихся надвое и валявшихся на песке. Самые древние из них разрушило безжалостное солнце, превратив в раздавленный, бесформенный «бисквит».

Под этими бесчисленными камнями лежали покойники островитяне, умершие бог весть когда, покинутые и забытые всеми, и данакил, умершие совсем недавно, о чем говорили свежие приношения. Немногие оставшиеся в живых островитяне были словно придавлены камнями гигантского кладбища, по которому они ежедневно ходили, собирали скопившуюся в каменных трещинах дождевую воду и где паслись их тощие козы и коровы.

Ни разу мне не приходилось видеть с такой зримой наглядностью бег времени, приближение неизбежного конца, когда прошлое довлеет над настоящим, подчиняет его себе. Здесь, на острове Диссей, это господство мертвых над живыми словно получило свое воплощение в мрачной каменной эпопее.

Вот об этом селении я вспомнил в Экваториальной Африке, где не видно было ни одного кладбища или даже могилы. Лишь много позже мне открылся секрет этого кажущегося бессмертия.

В третьем селении, в котором мы остановились на ночлег, как раз происходили похороны вождя племени.

Погребение должно было состояться на следующий день, а пока покойника посадили на стул, приставленный к стволу дерева. Окружившие мертвого вождя женщины ритмично причитали; приходили другие женщины селения и приносили ему разные дары; старухи длинными метелками из обезьяньей шерсти отгоняли назойливых мух. Все утро возле покойного вождя толпились сотни людей. Многие дарили мертвецу одеяла всевозможных расцветок и размеров и разную одежду, которую складывали неподалеку в кучу.

Царила атмосфера не смерти, а сборов в дальнюю дорогу.

— Смерти здесь вообще не существует, — сказал мне Милле.

— Как не существует?

— Для туземцев смерть нечто совершенно сверхъестественное, и они просто не понимают, что это такое. Они считают, что тут замешана магия. Беднягу кто-то усыпил, околдовал, и теперь он не двигается, не говорит, но, конечно же, он не мертвый, а живой.