Тысяча огней - [5]

Особенно не нравилось мужчинам и женщинам, что мы подносили наши фотоаппараты к самому лицу. Это было весьма важным открытием для тех моих спутников, которым прежде не доводилось снимать арабов. Кочевники внутренних областей пустыни лишь недавно освободились от строжайшего для правоверных мусульман запрета воспроизводить облик людей и животных, и они до сих пор не любят и в глубине души боятся фотографироваться.

Едва мы подносили близко киноаппарат, на их липах появлялось замкнутое, настороженное выражение. В какой-то момент наши новые друзья, как и все бедуины и арабы в глубинных селениях пустыни, стали подозрительными и даже враждебными нам. Но так или иначе, свою задачу мы уже выполнили. Я переглянулся с Лаурой и понял, что и ей удалось сделать множество драгоценных снимков. Тогда я немедленно спрятал свой фотоаппарат в футляр и вынул из кармана горсть мелких монет. Потом стал угощать ребятишек леденцами.

Арабы поняли, что могут продолжать свой путь. До этого мы объяснялись через переводчиков, знавших несколько фраз по-французски, и с помощью немногих заученных мной арабских слов. В трудных случаях нас выручали весьма красноречивые жесты и мимика. Беллины тоже отвечали нам жестами, каждый раз посовещавшись о чем-то между собой. Когда настала минута любезного прощания, глава каравана улыбнулся мне и с немыслимым акцентом сказал по-итальянски:

— Спасибо, очень хорошо, что все кончилось. Наши dames (дамы) сильно fatiguees (устали), а до Триполитании мы еще не скоро доберемся.

Караван шел из Ливии, а самые старые из ливийцев еще помнили кое-что по-итальянски, хотя и перемежали свою речь французскими и арабскими словами.

После стольких усилий мы только теперь поняли, как легко могли бы объясниться. Нам оставалось лишь посмеяться над собственной незадачливостью.

Прежде чем отправиться в глубинные районы пустыни, я решил побывать в тех местах Северной Африки, где сплав различных цивилизаций оставил заметные следы в ее сложнейшей истории.

И вот в четырехстах километрах от Туниса мы свернули с прибрежной дороги и направились к разрушенным городам, построенным много веков назад римлянами. Величественные руины этих городов — красноречивое свидетельство тех времен, когда эта предпустынная область была необозримой зеленой равниной, дававшей богатый урожай зерна и оливок.

Суд над козой

Мы поднялись на высокий каменистый холм, поросший чахлым кустарником. Прямо над нами лежали руины города Сбейтлы, знаменитого своими храмами. Мы бродили под арками и колоннами города, который во времена Римской империи был столицей богатейшей африканской провинции, а теперь превратился в «каменного летописца» смертельного поражения и гибели римлян. Но горделивые победители Римской империи — вандалы не знали, что другой беспощадный враг — пустыня сотрет следы их торжества и военной славы. Знойные ветры, засуха, неумолимые пески Сахары очень скоро одолели и бесстрашных вандалов.

Вандалы разгромили римлян, захватили города и селения, но пустыня победила и их, оставшись безраздельным хозяином этих районов. И вот теперь на всей некогда плодородной равнине за Сбейтлой не найдешь ни единого селения, ни даже одинокого домика. Мертвые пески и камни глушат все живое.

Мы направились к северным отрогам гор в ста километрах от Сбейтлы, где некогда были богатейшие источники воды.

Насколько хватал глаз, всюду был песок, розоватый песок, и я вспомнил прочитанную в одном журнале статью. В Северной Африке пески Сахары за день отвоевывают гектар плодородной земли. Неутомимый ветер разносит все дальше и дальше желтую песчаную чуму. Наконец мы добрались до источников, вернее, тех мест, где прежде были источники. И сразу же увидели полуразрушенный римский акведук. А немым доказательством того, что тут была вода, остались падко отполированные скалы.

Здесь жаркое сухое лето длится уже целых восемнадцать веков. Высокие аркады акведука теперь, увы, имеют такую же ценность, как белые верблюжьи кости на желтом песке.

Пьеро Ладзари, один из техников нашей группы, — исконный римлянин. Он хороший товарищ, жизнерадостный, никогда не унывающий человек.

— Какая еще Африка! Это же наша Аппиа Романа![1] — воскликнул он, показав на остатки могучих арок акведука. Но потом глянул на обступившую нас пустыню и умолк.

Мы сами перестали шутить и улыбаться, едва наш автокараван углубился в Сахару. Вначале нашим взорам предстал мир полнейшего безлюдья и тишины. Он покорил и поразил нас своей молчаливой красотой. Но теперь мы увидели, как пустыня, словно злобное чудовище, молча и неотвратимо наступает на острова зелени, убивая все живое.

С самого начала нашего путешествия по Африке Пьеро неустанно повторял:

— Ну когда же начнется эта самая пустыня?

Мы ехали все дальше и дальше, но и первые песчаные дюны не произвели на Пьеро никакого впечатления.

— Э, Фолько, да вы просто обманщик. Это же не Африка, а дюны нашей Остии.

Мы проезжали через арабские селения, но они напоминали Пьеро селения Романьи, встречали бедуинов, но, но мнению нашего оператора, они ничем не отличались от сицилийцев.

Он беспрестанно повторял: