Тысяча огней - [14]

Требование это было изложено старику раввину, который рассказывал нам об этих событиях.

— Чтобы к утру все было собрано, — сказал мне немец. — Мы понимали, что в случае невыполнения приказа нас ждут репрессии, но в Хара-Кбире и Хара-Сгире у евреев не было столько золота и серебра. И тут с особой силой проявился дух солидарности трех общин Джербы. Негры, но прежде всего арабы помогли нам собрать центнер золота, и выкуп был внесен в срок. Так мы остались в живых, — с улыбкой заключил раввин.

Несколько минут мы сидели молча, потом раввин встал, попрощался с нами и пошел в Грибу, где его уже ждали другие старики раввины, ласточки и воробьи.

А мы перебрались на другой берег к искателям губки, которые обещали показать нам свое мастерство. Мы провели с ними целый день, наблюдая за их нелегкой работой, и постепенно Гриба с ее тишиной и полумраком почти совсем забылась.

* * *

Новый прыжок во времени — и мы очутились в Гуэллале. Здесь, в южной части острова, — богатые залежи глины, и жители этих мест еще в эпоху ионической цивилизации занимались выделкой кувшинов, ваз, амфор и особенно джар[5] для оливкового масла, этого главного богатства острова.

Мастерство потомственных гончаров передается от отца к сыну, и способы обжига и лепки ничуть не изменились за два долгих тысячелетия.

В Гуэллале вы шагаете по сплошным обломкам терракоты, а окраины селения словно упираются в невысокие холмы, за которыми виднеется полоска горизонта. Вблизи эти «холмы» оказались печами для обжига, где гончары век за веком «пекут» чудесные вазы.

Рядом с каждой печью — мастерская, где глину пропускают через примитивные деревянные круги и она наконец принимает задуманную гончаром форму. Медленное вращение гончарных кругов и беспрестанное шипение огня в печах напоминают о времени, которое медленно перемалывается день за днем, а каждый шаг по осколкам и черепкам глины вызывает мысли о математических соотношениях в истории. Ведь каждый такой шаг равен тысяче, десяти тысячам шагов множества поколений и цивилизаций, нашедших дорогу на этот остров.

Под ногами осколки джар и амфор для оливкового масла. Чтобы определить возраст этих выцветших на солнце черепков, нет нужды перелистывать страницы истории. Достаточно подойти поближе к одному из самых старых оливковых деревьев и вглядеться в вековые морщины его коры. Ствол самого древнего из всех деревьев на острове имеет в обхвате больше трех метров. Оно до сих пор плодоносит, и местные жители утверждают, что ему четыре тысячи лет. Островитяне называют этого почтенного старца оливковым деревом Улисса.

Тишина гончарных печей в Гуэллале и величественной синагоги неразрывно связываются у меня в памяти с оглушающим шумом, царящим в негритянской колонии. Все эти наши звуковые впечатления записаны на магнитофонной ленте.

Я вновь включаю магнитофон, и сразу оживают воспоминания о тех днях: на одной и той же ленте записаны молитва в синагоге Гриба (слышны лишь приглушенное бормотание верующих да чириканье воробьев) и негритянский танец в Мидуне. Мгновенно, без всякого перехода тихие звуки молитвы сменяются громким ритмичным боем тамтамов. Это танцуют негры Джербы, лишь век назад переставшие быть рабами арабов.

Музыка и пение звучат то печально, то яростно. В них боль и тоска по далекой земле предков.

— Уцелело ли ты, мое селение в саванне? — говорится в одном из припевов.

В Мидуне и Махабудине, двух главных негритянских поселениях Джербы, легенды, поверья и традиции далекой родины Передаются из поколения в поколение, и поэтому здесь легко услышать песни и ритмы Северной Африки, исполняемые под аккомпанемент тамтамов. Один из таких танцев нам удалось записать в Мидуне на пленку.

Отдав дань местному фольклору, мы осмотрели дома и красильни Мидуна.

Негры Джербы занимаются преимущественно продажей шерсти. Они покупают шерсть у пастухов-евреев и затем перепродают арабам, покрасив предварительно в яркие цвета, которые так любят жители Северной Африки. За этой спокойной работой время для негров Джербы пролетает незаметно, не принося больших перемен и невзгод.

И даже мы, обычные туристы, были вскоре захвачены этой атмосферой всеобщего спокойствия. Чуть удивленный свет полудня, растроганный свет заката и белый свет ночи мало-помалу оказывают на вас свое магическое действие, и вы уже не в силах покинуть этот остров. Наверно, поэтому Улисс так долго пробыл здесь, среди пожирателей лотоса.

Каждый вечер я гляжу, как заходит солнце — огромный оранжевый плод, тонущий в неподвижных водах. Эти неповторимые цвета заката и сладкое умирание дня я уже видел в Полинезии. Но сходство Джербы с островами южных морей поразило не одного меня. На берегу моря возле самой крупной и благоустроенной гостиницы закат «вмонтирован» между двумя высокими пальмами. Сидя на скамейке, вы можете одним глазом любоваться солнцем, а другим читать табличку на французском, английском и немецком языках, прикрепленную находчивым директором местного туристского агентства: «Это место напоминает Полинезию».

Официанты гостиницы называют его «маленькая Полинезия». Они рассказывают, что туристы, любящие экзотику, обожают проводить здесь вечера.