Тысяча и две ночи. Наши на Востоке - [32]

* * *

Потом мелкие стычки да обоюдное швыряние камней сменились серьезными столкновениями (благо оружия было завались; уже не советская, но все еще не совсем российская армия за живые деньги щедро делилась вооружением и солдатами с обеими сторонами, беспокоясь только о своевременной оплате, и редко когда верила на слово хитрым восточным людям, никаких кредитов, только живые деньги. «Все вы на одно лицо, только и разницы меж вами, что одни обрезанные, а другие нет, вот и режьте друг другу кто до чего дотянется, а нам не жалко»).

В тот вечер Аллахверди зашел к Валере покурить и о делах, вокруг творящихся, поговорить. Семья Валеры собирала вещи, переезжали они от греха подальше, пока не началось, а начавшись, их не коснулось. Ну что тут скажешь: не они эту кашу заваривали, но по всему выходило, что расхлебывать придется именно им… Обнялись друзья крепко на прощанье, думали, не увидятся больше. Валера только фразу обронил, что надолго у Аллахверди в голове засела, до самого конца ее вспоминал: «Сыграли нами в “дурака”, Аллахверди, а прибалтами “преферанс” расписали. Только “преферанс” игра интеллектуальная, там головой думать надо, а тут — руками работать или ноги делать». Сказал так, с горечью сказал, после чего молчание затянулось минут на двадцать, даже чай остыл, и такое вот дело — часы настенные вдруг остановились…

Не дети, понимали оба, что не обойдется, ой не обойдется, и все, что начинается сейчас, ровно через год детским садом покажется. В сравнении с тем, что наступит… Аллахверди молча помог другу донести вещи до машины. Так и распрощались, думали что навсегда. «Аллах аманында»[21] — только и сказал азербайджанец. «Аллах разы галсын»[22], - отозвался армянин.

Аллахверди постоял, покурил, стараясь не глядеть вслед бортовому «уазику», на котором уезжал с семьей друг его детства, потом вздохнул глубоко, опустил плечи и пошел, ссутулившись, домой. Кто-то хитрый и злобный, сидя где-то далеко-далеко, в теплом и просторном кабинете, уже поворачивал ключик в замочке старенькой шкатулки, где с самого 1905 года[23] сидели замурованные советской властью бесы и дьяволы межнациональной резни. От бесов и их лозунгов пахло нафталином, но они были живучими и многое повидавшими тварями, точно знающими, что, где и кому именно надо шепнуть на ухо, или наоборот, проорать благим матом. И стоило лишь приоткрыть крышку, как нечистые создания сразу же полезли наружу, брызжа ядовитой слюной, нагромождая одну ложь на другую, противно пища и царапая лакированную поверхность письменных столов с обеих сторон…

* * *

Осенний призыв был на носу, и по тому, как подчеркнуто-вежливо, чтобы не сказать ядовито, Вартан здоровался с нею при встрече, Ануш поняла, что медлить нельзя. Надо срочно связаться с сестрой, которая не где-нибудь, а в самом Стамбуле. Ну и что ж что армянка, она там родилась и всю жизнь прожила. Да, замужем за турком и даже родила от него детей, двух мальчиков, не правда ли, ужасно, все национальные интересы предала, от врага детишек заимела, по любви и по собственному желанию. Такая вот была женщина по имени Цовинар, сестра Ануш из бывшей Советской Армении…

Муж Цовинар Омер был мелким бизнесменом, только-только раскручиваться начал, в Россию куртки продавать, да дела шли не так, как ему хотелось бы, а он все бабло в дело вложил, вот и нервничал. Тут, само собой, не до помощи родственникам жены, а раз жена не понимает да требует, то и огрызнуться не грех, ну чего женщину в дела мужские посвящать? Но ночная кукушка всегда любой бизнес перекукует, вот и пришлось ему слово дать, что что-нибудь обязательно придумает. Люди восточные — человеки хитрые и к торговле приспособленные, а торговцы — народ общительный, разговорчивый и вежливый, друзей-приятелей у них хватает, кто-нибудь обязательно хоть что-то да присоветует, если и деньгами не поможет. Традиция все-таки и корни, и нечего Аллаха жадностью гневить, мужчине скупость не к лицу, и привязанная к шее рука[24] — справедливое наказание в аду для скупердяев…

Потыкался Омер туда-сюда, чтобы скандалов семейных избежать, все звонил куда-то, разговаривая, руками размахивал, языком цокал да головой качал и договорился с товарищем, который гостиницу на окраине Карса держал. Небольшой такой отель, четыре этажа, крылечко, вывеска с намалеванными четырьмя звездочками (комиссия из Министерства по туризму присвоила отелю только три, да ее инспектора не каждый год в такие дальние углы заглядывают, пусть пока все четыре повисят). Он согласился дать денег, но ему нужна была работница в гостиницу. Чистоплотная, хозяйственная, исполнительная и трудолюбивая, да чтоб порядочная была, хвостом туда-сюда не вертела. А дел ей в гостинице за глаза хватит, вот и отработает: там и за горничными приглядеть надо, и за посудомойками, и как чисто скатерки отмываются, и сверкает ли посуда, потому что нечистая скатерть, несвежая постель и грязный стакан в доме, где принимают гостей и странников, есть позор на голову хозяина и харам[25] в глазах Господа…

* * *

Без малого полтора года прошло, как расстались Аллахверди и Валера. Разразившаяся война железными челюстями пережевывала людей и ресурсы с обеих сторон, но, казалось, совершенно не затронула Баку. Город жил так, как будто в пятистах километрах от него не гибли люди, не плакали дети, в этом городе шлюшьими глазами сияли окна ресторанов, звучала веселая музыка и даже давали концерты заезжие «звезды». Хаос, анархия, некомпетентность, временщики, все резали власть, а вместе с ней и страну на мелкие кусочки, надеясь оторвать и оторваться, мол, нашей кровью все добыто, нашим и сделается. То и дело боеспособные части отзывали в город, чтобы возвести на престол очередной чин, тем самым оголяли фронт, и спустя пару дней, когда высоты были уже заняты хорошо подготовленным и неплохо снабжаемым противником, затыкали дыры необстрелянными мальчишками. А как пообстреляются пацаны самую малость — их снова в город, другого дракона в кресло подсаживать.