Ты забыла свое крыло - [5]

— Нас встретит хоть кто-нибудь?

— Ну… Дед, наверное? — неуверенно произнес Фома.

Это, как понимаю я, местный начальник.

Однако нас не встречал никто, кроме разве медведя: огромный бурый медведь, сильно выше нас, гостеприимно стоял в зале у входа, раскрыв объятия.

— А почему бурый, не белый? — Больше я как-то ничего не нашелся сказать.

— Это не самое главное, что здесь тебя удивит! — буркнул Фома, уже несколько напряженный.

Нас не встречал никто, тем не менее про нас знали.

— Привезли деньги?! — ошарашил вдруг бестактным вопросом таксист. — А на хрена тогда приехали?!

Ничего себе подход! Еще один «пережиток социализма». Я разглядывал грустные окрестности. Аэропорт назывался «Угольный», но никаких груд угля мы не встретили. Длинный высокий транспортер на берегу залива, по которому уголь шел на баржи (или наоборот?), весь продырявился, проржавел. Деревянный помост наклонился к воде. Подошел ветхий паром. Залив (или, как тут говорили, лиман) был бурый, непрозрачный, пустынный. На той его стороне высился обрыв с кубиками домов и двумя «доминантами» — церковью и стеклянным Домом культуры. На горизонте лиман смыкался с океаном, пространство там как бы загибалось, и оттуда медленно приближались (или стояли на месте?) корабли.

Возле Управления бушевала толпа. Обошли ее. К нам двинулся какой-то расхлябанный тип.

— Мерзавцы нужны? — неожиданно предложил он. Дымил, морща глаз.

Вспышка осветила на пальцах три загадочных буквы — «ЖОС».

— Предложение интересное. Подумаем! — любезно ответил я.

Вошли в приемную. За машинкой сидела, не поднимая глаз, Она!.. раскосая красавица! Фома вошел — и их обоих кинуло в краску. И было от чего. У стены, на кожаном диване, сидел бутуз (впоследствии оказавшийся девочкой) в местной меховой малице, в шапке: в помещении было прохладно. Только этим двум — жарко! Заглядевшись на них, про ребеночка я понял не сразу, сначала подумал радостно (мне вообще свойственно в эту сторону ошибаться) — местный сувенир, нам подарок! Отчасти — да.

Мы вошли в кабинет. Дед (на двери значилось: «Дедух») сидел за столом. Больше всего он мне напомнил того медведя. Но объятий не раскрыл.

— А-а, — только и проговорил он, разглядев Фому. — И ты, Брут!

Меня не заметил. Разговор сразу динамично пошел.

— Говно это ваше ОАО! Мы государству подчиняемся!

— Но государство уже само себе не подчиняется! Ты хотя бы с этими справься! — Фома кивнул на толпу за окном.

— А эти — уже вами интересуются! — отругнулся Дед.

Утром в номере зазвонил телефон.

— Алло…

— Элита нужна? — просипел смутно знакомый голос.

— Элита, — передал я Фоме.

— Проститутка, что ли? — удивился он.

— Нет. По-моему, этот… — Я тыкал в суставы пальцев, вспоминая, какие там буквы у него были. — Жос!

— Ну дай. — Фома взял трубку.

— Элита едет, когда-то будет! — мрачно шутил он, пока шли.

Но она уже собралась — Жос призывно махал рукой.

— Подожду? — застеснялся я у порога.

— Заходи, о элита из элит! — Фома издевательски раскланялся.

Элита почему-то собралась не в роскошном ресторане, а в узком строительном вагончике на краю лимана.

Сидели, набившись битком. Я водил глазами по вагону. «Погранцы» в зеленых фуражках, горняки в поцарапанных касках, солидные люди в шляпах, какой-то юнец в очках. Тесно. Душно. Стол закидан рыбьей чешуей, банки утыканы окурками. Жос оказался артист. Сухощав, даже изможден, втянутые щеки, светлые глаза, красная кожа. Лупит татуированными пальцами по струнам, хрипит: «Север-р-рный вар-риант!» — хит явно его собственного сочинения. Когда Жос обрывает пение, длинноволосый тучный брюнет с черными задумчивыми очами, местный диакон, заполнивший собой угол, тянет глубоким, медленным басом старинные песни. Жос, едва дождавшись, когда тот закончит, врывается своим хрипом, напором, биением струн. Ясно, что он собрал нас в основном на концерт, но вдруг Фома оборвал его:

— Все! Свободен!

Люди резко умолкли. Жос вразвалочку вышел. Повисла тишина. Поняли: «праздник» кончился. Диакон открыл было рот, набрал в мощную грудь воздуха, но Фома, подняв ладонь, остановил и его. Тот так и сидел, надувшись.

— Самодеятельность прекращаем! — произнес Фома. — Многих знаю. Всех уважаю. К сожалению, мы (произнес это как-то слишком значительно) не сможем платить столько, сколько нужно вам.

Долгая пауза.

— …Может быть, с огромным напряжением мы сможем платить… сколько нужно нам! Так что, если кто-нибудь нам понадобится, — взгляд его утыкается в краснолицего капитана в фуражке с «крабом», — на неделю… то он получит ровно за семь дней! Свободны.

Я резко встал.

— Тебе что? Нехорошо? — поинтересовался Фома.

— Хорошо. Но душно.

Я вышел на лесенку.

Вокруг пологие сопки, на них зеленеет трава, в ней — мириады комаров. Попробуй сунься! Моросит дождик. День темный или уже — светлая ночь? Море кажется инопланетным — бурое, непрозрачное. Волны вынесли чьи-то поплавки почти на берег. Кто-то из элиты надеялся порыбачить? Зато другие этим занимаются активно: у плавучего крана, в углу между ним и берегом, — громкие шлепки, чавканье, из воды вылетают высоко вверх и громко шлепаются огромные белые касатки, похожие на торпеды с глазками; загнали рыбный косяк в угол и с хрустом жрут. На краю крана сидят рыбаки и только успевают выдергивать: рыба предпочитает такую смерть — хотя бы за наживку.