Ты забыла свое крыло - [7]

— Георгич! К шефу!

Жос! «Гонец из Пизы»! Представляю, как бесит Фому слово «шеф» из уст Жоса. Шеф чего?

Жос считал себя у Фомы чем-то вроде мажордома, хотя тот вовсе его об этом не просил.

— Поспешим! — нажимал Жос.

Вряд ли он делает это от переполненности добрыми чувствами. Просто, как говорится, дурь в крови.

Жос — главное наше приобретение той поездки. Не считая, конечно, Валентина и Убигюль с ребенком… Богатый урожай!

Двор Фомы огражден высоким забором, но внутри лишь огромный фундамент, и через дыру в нем скопом торчат все коммуникации — как фаллос! Это слово было применено самим Фомой, и этим он, несомненно, хотел подчеркнуть тщетность всех усилий. Фома сидел на крыльце, за которым, увы, не было двери, и внимательно разглядывал босые свои грязные ноги. Вернулся из поездки. Мрачно рассказал, что вообще не хотел ехать и где-то на двухсотом километре Мурманского шоссе свернул на обочину, сутки стоял, обрастая щетиной, но потом все-таки поехал. На Кольском руднике сделал все, как положено, половину народа уволил… Потом они бежали за ним по шоссе, отставая и замерзая.

— Ну! За счастье? — предложил я.

Мне этот тост показался наиболее актуальным.

— Какое же может быть счастье — без тебя?! — Фома усмехнулся.

Даже отсутствуя, я виноват!

— Да-а! — Я оглядел запущенный двор. — Жениться надо тебе!

Он скорбно покачал головой:

— Твой пример меня как-то не вдохновляет.

Хотя Нонку он любил. Но — как друга. Представить ее своей женой — нужно иметь очень развитое поэтическое воображение, которого он, увы, лишен.

— Да еще дочь эта! — простонал он.

Тут я тем более не мог его вдохновить.

— Считай, отрицательный пример я тебя уже дал! — сказал я. — Поэтому сделай все от противного. По уму!

— Где же его взять-то?! — простонал Фома.

— Ну как же! — Я всплеснул руками. — Ты же!..

— К сожалению, Богом не целован… в отличие от некоторых! — злобно произнес он.

Такое слышать приятно. Особенно кочегару.

— Ум есть у невесты, — обнадежил его я.

Убигюль, надо заметить, уже поступила на заочное отделение в совсем непростой институт авиаприборостроения на специальность «аппаратура для космоса». Во размах! Управится с аппаратами — управится и с жизнью? При этом оставалась дикаркой — говорила мало и тихо. Но это и хорошо!

Я понимал, что Фома воспринимает ее неоднозначно… А что в наши дни воспринимается однозначно? Он явно подозревал (и не без оснований), что Убигюль с дочуркой притулилась тут не без моего участия (работала горничной в санатории «Торфяник», таская дочурку с собой).

— Женись! Чего тебе еще? — напирал я.

Фома словно не слышал. Что интересно, через Жоса вызвал меня. Вот этого — пригрел! Жос пасся при нем на мелких пакостных поручениях. И с наслаждением выполнял их!

Тут вдруг перелетела через забор и упала у наших ног пустая бутылка.

— Во! День начался! — проговорил он. — И, как обычно, этот твой… Санчо Панса…

— Скорее теперь твой!

— …швыряет через забор пустую бутылку. — Фома прямо упивался своим горем. — И это означает, что я немедленно должен бросить ему полную. Иначе — глухие угрозы! А порой появляется этот твой… Валентин! Одетый как король! И разглагольствует о нуждах культуры! Где, кстати, он работает?

— Пишет, — вздохнул я.

— Ну ясно, кто его прикормил!

Да, действительно, получилось так, что я пристроил его в журнал и он там пришелся ко двору, бичевал всех и вся и даже нас с Фомою корил, ласково-презрительно называя «соседи» (слава богу, не по именам), «шил» нам то политическую вялость, то, наоборот, непродуманные действия — в общем, тупые «соседи», серая масса… А ведь я его «породил». И меня же перестали публиковать. «За беззубость»! И вот хохма: в аккурат тогда почти все зубы у меня выпали. Фома прокомментировал: «Очень смешно!»

Валентин устроился тут — у отставной балерины… но как-то все больше о духовной близости с ней говорил.

А я… «Грелся» я в основном стихами (не считая котла), а жена, наоборот, зябла: моя служебная площадь от котла не отапливалась, только дровами.

Кочегарская карьера моя зачем-то успешно двигалась: под мое управление уже и станция подмеса перешла! И Жоса определил кочегаром в «Торфянике». Прикинул: ну что уж такого особо мерзостного он сможет совершить на этом посту? Умудрился! Продал казенный уголь одной женщине — топить печку. Хотя как прошедший инструктаж знал, что наш уголь выделяет газ, который в котле удерживается, а в обычной печке — смертелен! К счастью (счастье, конечно, относительное), этой женщиной оказалась моя жена — а я как раз случайно вернулся, — она уже доверчиво подносила спичку! А Жос потом держался амбициозно.

— Я только предложил!

Влетело тогда им обоим. И — как с гуся вода!

— Я же хотела как лучше, Веча! — сказала жена.

По образованию, кстати, специалист по ядерным энергетическим установкам. Но если бы поставить ей здесь ядерный реактор, было бы хуже.

Можно было и бросить это все — служебную площадь, гнилую терраску — и в город вернуться, но все же лето стояло, хоть и холодное. Приходилось топить: в «Торфянике» отдыхающие жили еще. И смысл в работе моей был. Кроме всего прочего, в связи с закрытием бани весь поселок теперь мылся у меня: единственный на все поселение горячий душ был положен мне как кочегару. И я, греясь у котла, наслаждался наблюдениями, философствовал: странное дело, для того чтобы сделаться чистыми, люди приходят в самое грязное место в поселке — черная пыль, уголь, у порога дымится шлак. А выходят чистыми, сияющими! И еще угощают меня кто чем…