Ты забыла свое крыло - [9]

Все электрички два дня битком были насекомыми забиты. За ними — лягушки мигрировали! За ними — утки! За ними зуи (с ударением на «и») — белые цапли! Многие десятилетия их на нашем озере не было. И вдруг — прилетели! Конечно, экологи себе в заслугу это поставили, но вообще-то это произошло по закрытии завода удобрений на берегу. Чего удобрять? И зуи на электричке уехали вслед за утками. Зотыч, уже приступивший к охранным функциям, подвел итоги лаконично: «Ни зуя!» Пожалуй, пора микрофобам отчаливать. А то и микробы покинут нас.

Зотыч за это взялся.

— Только тактично! — я умолял.

Но уж не знаю, как результаты оценивать. Зотыч достал где-то стопку мешков и, подкарауливая гостей в камышах, ловил их в этот сачок! Об этом узнав, я гнал на своем ржавом скрипучем велосипеде на озеро — навстречу бежали по дороге мешки. За ними, к счастью, ехал автобус, и я бережно, под локоток, их подсаживал… Международный скандал!

Но насекомые, и даже лягушки, и, ясно, утки, зуи так и не вернулись! Не вернулись и синеватые жуки. И даже враги синеватых жуков. И жук, который лапками поверхность прогибал, не вернулся! То, что даже прежней власти не поддалось, со всеми грандиознейшими ее ошибками, мы легко уничтожили росчерком пера! К тому же Зотыч божился, что один микронекрофоб шпионом оказался — хотел нашу котельную подорвать.

Валентин отхлестал нас статьей «Губители озера!». Мы, конечно, провели с ним беседу:

— Ну что, тля? Где твои Леда и Лебедь?

— Меня не запугаете! — гордо отвечал.

— Побриться — и застрелиться! — подытожил Фома.

— Жениться надо тебе!

— Ладно! Я согласен! — вдруг ответил Фома — Но ответственность несешь ты. Вплоть до уголовной!

— Ну конечно! Кто же еще?!

И вот мы с ним купили уже кольцо. Во время всеобщего дефицита это было не так легко. Гордые, оказались в ресторане-дебаркадере недалеко от устья Невы, заняли крайний столик, раскрыли в центре стола коробку и любовались сиянием кольца. Помню вечерний блеск Невы, теплый ветерок, алкоголь, блаженство. Главное, мы чувствовали себя настоящими мужчинами, верными и надежными. Потом Фома, как это случалось с ним, излишне разгорячился, но я был снисходителен, понимая его: завтра у человека меняется жизнь! Ему казалось — и он ставил мне это в упрек! — что вечер не достиг нужного градуса и он на пороге женитьбы еще не вкусил всех запретных радостей жизни. Он стал упорно приглашать даму из-за соседнего столика, но не просто даму, а с мужем-полковником и сыном-пионером — почему-то выбрал ее, хотя было много других, как мне казалось, более подходящих.

Он делал это так: шептался с оркестрантами, потом, поедая даму глазами, объявлял в микрофон что-нибудь вроде: «Посвящается прекрасной незнакомке. Танго. “Целуй меня”!» — и шел приглашать. Наконец полковнику это наскучило и вспыхнула честная мужская драка; я в ней не принимал участия, но при этом понимал, что нависла опасность над яствами на нашем столе, и доедал торопливо. Победила, как и должно было быть, справедливость, и после мощного удара полковника Фома рухнул на наш натюрморт. Честный полковник не стал его добивать, наоборот, дружески посоветовал ему пойти освежиться, и тот с удивительным для него послушанием последовал совету старшего по званию, быстро снял с себя верхнюю одежду, аккуратно сложил ее на стуле, вышел на палубу и со второго этажа махнул в воду. Последовал мощный всплеск, но я даже не повернулся: поведение Фомы отнюдь не было неожиданным. Скорее, привычным. Он играл в водное поло и вряд ли мог утонуть.

Раздался пронзительный женский крик. Что еще, интересно, смог он удумать, находясь при этом в воде? Пожалуй, мне уже пора нести ответственность, вплоть до уголовной. Картина, которая мне открылась, когда я вышел на палубу, одна из наиболее красочных, увиденных мной. Какой-то абсолютно черный человек карабкался из воды на дебаркадер. В то время крупнотоннажные суда смело заходили и швартовались в устье Невы и консистенция мазута была вполне достаточной для того, чтоб превратить Фому в негра. Над ним стояла женщина в белом халате и с пронзительным криком била его по голове поварешкой на длинной ручке. Над вечерней водою плыл мелодичный звон. Силы нашего друга явно кончались. Радостные посетители (вечер удался!) толпой, включая полковника, спустились на нижнюю палубу и объяснили красавице поварихе, что это карабкается отнюдь не злыдень, а напротив, счастливый жених. Тут она подобрела, протянула ему рукоятку поварешки, а после даже позволила жениху вымыться в душе.

— Ты прямо как Фома Гордеев у Горького! — сказал я ему.

Это он читал…

Веселье продолжилось. И вдруг — ужас сковал наши члены: не было кольца!.. Раскаяние? Расплата? Отнюдь! Жизнь гуманней.

Я вышел на эстраду и объявил, что у жениха нашего пропало кольцо. Что тут сделалось! Все бросились искать. И дамы в вечерних платьях, и кавалеры во фраках рухнули на колени и поползли. И нашли! И нашел пионер, сын того самого полковника, с которым счастливый жених только что бился! Пионер поднял кольцо, и оно засияло! И никто не докажет мне, что жизнь не прекрасна!

…Свадьба, надо отметить, довольно спокойно прошла, кстати, на этом же дебаркадере. Один был напряг – когда некто неизвестный с посыльным прислал невесте роскошное колье.