Твой единственный брат - [14]

— Я к ней заходил, — солгал Вениамин. — Попрощались. Заходите в гости, когда будете во Владике. — И поспешил вниз по трапу за компаньонами. Ожидал, что Сергей спросит адрес, но тот не спросил. Ну и к лучшему… 

Документы оформили быстро. Получили командировочные, деньги на обратный проезд. Зарплату за дни работы экспедитором, как объяснили, Вениамину выдадут в порту отправления. «Хорошо», — равнодушно сказал он. И так же равнодушно подумал, что надо зайти в магазин, купить тушенку, что-нибудь для Галки. Ах да, она просила торбаса. Хватит ли денег?

Он вышел на улицу. Стояло северное утро с тусклым светом, с низкими облаками, медленно ползущими над поселком, над сопками. Поселок тянулся вдоль бухты старыми двухэтажными домами, штукатурка на стенах была словно поклеванная. Выше в сопку уходили пятиэтажки из светлого кирпича. А на противоположной стороне бухты, на небольшой возвышенности, рассыпался домиками еще один поселок. Там находился аэропорт, до которого можно добраться автобусом. Вениамин постоял, глядя на теплоход, на маленькие фигурки, суетившиеся на нем. Пошел к магазину. На полдороге его, запыхавшись, кто-то догнал. Но Вениамин не хотел останавливаться. Хоть и слабая, но билась в голове мысль, что еще не поздно, что можно обо всем рассказать и навсегда от этого всего освободиться. Его придержал за рукав Иван Филиппович.

— Веньямин, Веньямин, стоит ли так спешить? А мы вас ждем. Все закончилось, к нашей общей радости, вполне хорошо. Так неужели мы расстанемся? Поедемте с нами. Мы сейчас со своими друзьями прокатимся в один прибрежный поселок, это недалеко. Отдохнем пару дней, повеселимся. Мы же в отпуске.

Иван Филиппович добродушно улыбался. А Вениамин смотрел на теплоход и понимал, что дороги назад уже не будет.

— Кстати, Веньямин, я еще раз подчеркиваю, что вы мне очень нравитесь. И мне так хочется с вами поговорить наедине. С Владимиром Федоровичем у нас не очень-то получается, он человек хоть и простой, но приземленный. А в вас есть интеллигентность. Вы начитанный. И думаю, вам впрок идет все прочитанное. Есть в вас этакое что-то романтическое, устремленность…  Поэтому мне доставляет особое удовольствие сделать вам небольшой подарок.

В руке Ивана Филипповича ниоткуда возник сверточек, и Вениамин машинально принял его. А когда понял, было поздно. Потому что молчали его иррациональные силы, молчало и все остальное, что до этого момента хотя и слабо, но шевелилось… 

— Что это? — спросил он, хотя и так знал.

— Что вы, Веньямин? Ну не могли же мы, так далеко заехав, не прихватить несколько неучтенных тонн витаминчиков? В них так нуждается местное население. Держите, держите…  Во имя будущих благ вашей семьи. Так если пожелаете, — найдете нас вон в той красивой автомашине. Видите, красный «жигуленок»? Мы еще минуток двадцать постоим.

И Иван Филиппович покатился по улице.

ПОСЛЕДНИЙ РУЧЕЙ

Тень вертолета сорвалась с крутой сопки и заскользила по сизой речке, желтой прошлогодней траве на извилистых буграх, по белесым отмелям. Летчик-наблюдатель, внимательно вглядываясь в каждый поворот реки впереди бегущей тени, сказал в микрофон:

— Командир, надо спуститься ниже.

В наушниках только хмыкнули. Он спокойно повторил:

— Надо спуститься ниже — вы же знаете, что местные власти на весь период пожаров запретили выход в тайгу.

Через несколько секунд тень вертолета уменьшилась и обозначилась резче. Летнаб тронул за плечо сидящего рядом десантника, показал на иллюминатор. Тот кивнул, прижался к стеклу.

Летнаб устало сдвинул наушники, прислонился к переборке. Черт знает, может, и в самом деле не стоило вылетать? Второй час идут они по северному маршруту, и пока все чисто. Холодно еще, даже для рыбалки холодно. Сейчас если зверя стреляют или рыбу ловят, то только у города. Но там кордонов хватает. А промысловые охотники из этой глухомани еще в начале марта ушли, завершили сезон.

… Пашка сидит последним, в хвосте машины. За ним — только куча рюкзаков, спальников, увязанного инструмента. Пашка обычно садится так, чтобы всех видеть. Но и он сейчас прижался к иллюминатору. Впервые летел над весенней, только из-под снега тайгой, так как в десантниках он лишь с прошлого лета.

Далеко вперед и влево по желтому плоскогорью вдоль реки лежат вповалку деревья. Их много, очень много. А вправо по борту вертолета — обширные бурые пятна. Это остатки пожарищ, еще более давних, чем последнее, усеянное серыми мертвыми деревьями. Пашке доводилось по таким шагать, но видеть такое сверху еще не приходилось — сразу на десятках километров. Сжалось сердце, мгновенный приступ тошноты согнул его.

Такой же приступ испытал он в прошлом году, когда огненный вал прямо у него на глазах обуглил рябчиков — самца и самочку, не успевших уйти от верхового пламени. Осень выдалась тяжелой. Конечно, каждую осень почти неделю дуют ураганные ветры, зарождающиеся где-то в океане, но тогда они были просто бешеными, с сухими грозами. А потом сразу начались пожары. Городок, прижатый к бухте густой тайгой, удалось отстоять. Но наполовину сгорел поселок на другой стороне бухты. Детей и женщин, правда, успели вывезти в море на теплоходах. Днем было как ночью: черный дым густо растекался вдоль океана на сотни километров. Десантники вместе с горожанами работали в тайге, пока огонь не заставил отступить к городу. Пашке потом все это часто снилось, он вскакивал, делал наброски карандашом, красками, но ничего не получалось — было плоским, неживым, нестрашным…