Твой единственный брат - [13]

Хотя и было поздно, ночь не наступала. Вернее, стояла белая ночь. Слева по борту тянулась гряда невысоких сопок, небо было затянуто серой пеленой, но свет неизвестно откуда лился ровно, слегка приглушенно. Скоро появился Рулин.

— А я думал, ты забудешь по пьяни, не придешь, — сказал он, присаживаясь на край ящика, как это делала Галя.

Вениамин промолчал.

Что-то отцу-командиру не понравилось, он встал, огляделся, жестом попросил подняться и Вениамина. Передвинул ящик к углу штабеля, сел с края, заглянул за штабель, остался доволен и пригласил Вениамина сесть. Долго молчал, и Вениамин уже стал раздражаться.

— Что же я Лене Сергеевне скажу? — наконец сказал Рулин.

Эти слова вышибли Вениамина из седла. За всеми событиями он и думать забыл о теще, о жене. Не до них было. Да и много чего было за неделю путешествия, до того ли? Тем более, что теперь в его жизнь вступило такое, о чем вообще лучше помалкивать. Раньше жизнь была относительно красивая и спокойная, с неясным, но безоблачным будущим. А теперь?.. Что ж, теперь появлялись кое-какие выгоды, а покой? Хе, покой нам только снится. И с какой иронией не относись… 

— Знаешь, что мне нравится больше всего в вас, нынешних молодых? — Отец-командир задумчиво уставился в мрачные чукотские сопки. Или только делал вид, что всматривается. — Вы рано начинаете отбрасывать все лишнее и четко мыслите. Акселераты, одним словом. Вот мой Генка…  В шестом классе я попытался его вразумить, что такое женщина. А он мне сразу все так четко выложил, что я чуть на задницу не опрокинулся. Поэтому я удивился, когда ты по теплоходу стал носиться, как телок. Теперь понимаю — все для тебя было внове. А когда новое, тогда и сам вроде чище становишься. Хотя бы в своих глазах. Но не надо забывать: новое — оно только тебе новое, а другие среди этого давно живут и хотят иметь от этого все, что можно, чтобы еще лучше жить. Ты вот берешь от своих родных все, что они дают, и считаешь, что так положено, — мол, это тебе подарки. А на все «это» деньги нужны, чтобы твое «хочу» осталось сытым. Галка-то твоя тоже подарки ждет от тебя, не забывай, да и тещу, думаю, вниманием не обойдешь. Кстати, а про эту корабельную…  пора забывать, порезвился — и достаточно. Так что не стоит говорить о мелочах. Ты оглянись: жизнь сейчас такая…  — Рулин уже говорил полушепотом, быстро и горячо. — Не успеешь ты — возьмет другой. Еще раз не успеешь — отстанешь, а там и не догнать. Ты делай свою работу, руководи, если назначили, не бойся затратить энергию. Но если есть возможность — используй. Я вот одного знаю. Уже отделом руководил, а все по вечерам ходил полы мыть в другую организацию, для дома старался. И жену такую нашел. А сейчас пошел выше, хотя никакого призвания не имеет, просто много энергии в нем, всех растолкал. Вот каким надо быть. А от недовольных — избавляться, тогда и остальные притихнут. Понял?

Вениамин хотел что-то возразить, как иногда делал в разговорах с отцом, но не мог, не находил слов. Было в этом откровении отца-командира много жесткого, установочного.

Рулин поднялся. Встал и Вениамин и неожиданно для себя оказался одного роста с отцом-командиром. Тот сузил глаза, почти спрятал под толстыми веками:

— И вот еще что. Я многим обязан Ивану Филипповичу. А повздорили мы из-за того, что он хотел, в этот рейс взять слишком много. Но сейчас этого не нужно делать, горячо. Те зарвались, скорость превысили — и сгорели. Лучше бы вовсе поутихнуть, мало ли чего. Но Ивана зависть гложет, не любит делиться, а вынужден, у него казна. Я к тому тебе говорю, что он и тебя хотел сразу туго привязать. Но я думаю, тебе на первый раз и просто знания достаточно. Ты умный парень…  Пойдем досыпать, часа через три будем на месте.

Но уснуть Вениамин уже не мог. Страха не было, ведь Рулин сказал, что он ни в чем не замешан. А то, что ребятам сказал неправду, так это останется только при нем. Было что-то другое, что не давало уснуть. Наверное, то самое «знание», которое ему вручили компаньоны в полной уверенности, что оно останется только при нем.

Слева приблизился берег. Серые потеки снега со льдом в складках-морщинах между сопок старили Чукотку и были похожи…  На что? Какие-то обыденные они были, вечные и что-то обнажающие. И смотреть на них жутковато. Словно и с тебя сползает что-то, и обнажаешься, и сам себя боишься.

Теплоход, миновав длинную дамбу, перерезавшую наполовину вход, медленно вползал в бухту… 

Через полчаса началась разгрузка. Стояла глубокая ночь, и Вениамин был рад, что на палубе почти никого не было из команды. В первую очередь на берег переправили капусту, потом принялись за трюм. В маленьком порту работа шла быстро и четко.

С борта видно было, как с приходом судна проснулся поселок, и тотчас у магазина образовалась очередь. Машины с капустой разгружали у магазина десятки рук. Хрипло и миролюбиво покрикивали продавцы.

Удивительно скоро — к утру — опустел трюм, на корме, на палубе осталось лишь несколько капустных листьев. Компаньоны, собрав вещи, пошли на выход. Вахтенным у трапа стоял Сергей.

— Уже? — нахмурившись, спросил он Вениамина. — А как же Галка? Она хотела тебя видеть.