Творчество Лесной Мавки - [19]

около 1997

* Я смешной полевой цветок, *

 Я смешной полевой цветок,

 на полезной ниве сорняк.

 я на свет незваной пришла

 и несу вам такой пустяк —

 заревые цветы между строк,

 васильковые два крыла.

около 1998–1999

СОЛДАТКА (маленькая поэма)

Памяти моей прабабушки Зинаиды

1

 В теплой нашей памяти жива,

 смотрит с фото ласково и мудро

 Зинаида, Зиночка, голубка,

 добрая прабабушка моя.

2

 Проводила мужа на войну,

 и слезинка пряталась в ресницах.

 Может быть, предвидела: навек.

 Оставалось верить и молиться.

 А весна несла не голубень —

 бомбами изорванное небо.

 Даже плакать некогда тебе —

 четверо детишек просят хлеба.

3

 Повенчались — звезды закружились,

 всех была счастливей на земле!

 Но гнездо непрочно свили

 на краю военных страшных лет…

4

 Дети вспомнят через много лет

 бедный хлеб родительского крова,

 рыжей масти смирную корову,

 взрывами разбуженный рассвет.

 Матери тревожное чело

 и белей черемухи косынку,

 и как, вздрогнув, уронила кринку,

 когда немцы ворвались в село.

5

 Прозвучала в майской тишине

 весть желанная: конец войне!

 Больше уж не будут убивать,

 вдовы над конвертами рыдать,

 враг поля родимые топтать!

 Поровну — надежда и тревога…

 Ждешь… И проглядела синий взор

 на крутую пыльную дорогу,

 по которой целый полк прошел.

 Возвратились все друзья Кирилла,

 всех соседок братья и мужья…

 Он один не шел… И затужила,

 и развеял ветер плач твой тихий

 по степным сединам ковыля.

1998

Эти стихи написаны по воспоминаниям бабушки. Я их читала для ветеранов на митинге в День Победы в деревне, где прошло мое детство. Ветераны плакали и подходили меня обнять. Я была счастлива, что могу хоть чуточку поблагодарить людей, отстоявших для нас мир и жизнь, теперь стареньких…

РУСЬ КОЛОКОЛЬНАЯ

Мастеру — последнему Русскому Зодчему

Владимиру Оксиковскому, поэту и пророку Руси

Константину Сараджеву, великому звонарю земли Русской

I. Начало

1

 Новорожденную Русь

 спеленали ясны зори

 на святой земле,

 на просторе.

 У державы должна быть душа,

 у нее должен быть голос.

 Небеса благовестит заря,

 от земли прорастает колос.

 Еще не было ни царств, ни имен,

 еще не было ни войн, ни врагов.

 Было слово Бога.

 А прежде слов

 была музыка Божья —

 звон.

2

 Колокол — незримый меч,

 славный витязь поднебесный.

 Грянет бой с багровым бесом —

 будет ярый звон греметь.

 От напасти защитит,

 мрак сожжет огнем рассвета,

 сохранит от лихолетья.

 Колокол — незримый щит.

3

 Сердце — маленький колокол —

 бьется в каждом живом создании.

 Вот один из ключей серебряных

 к тайне великой.

 Колокол — большое сердце —

 бьется на каждой звоннице.

 Скорбит и ликует,

 молится и верит в добро,

 зажигает пречистый свет

 в горнице души.

 Оттого что колокол — сердце.

4

 Как пришла беда,

 чумовая хворь —

 мудрый князь велел,

 чтоб по храмам всем

 благовестили сорок зорь.

 Сорок дней трезвон,

 пресвятой канон.

 Сорок белых зорь

 славят лепоту.

 Сорок алых зорь

 звонари в поту.

 Сорок ясных дней

 воспевают свет.

 Сорок злых ночей

 отступает смерть.

 Боже, исцели!

 До краев земли

 щедрый звон разлит.

 И уходит хворь,

 подобрав подол,

 за крутой овраг,

 за дремучий мрак.

 Трясовица, сгинь.

 Благовест. Аминь.

II. Угличский колокол

1

 Как над Угличем вставала заря,

 было небо в облаках расписных,

 что заморский драгоценный ларец.

 Это небо возносило венец

 над царевичем веселым, младым.

 А судьба его вилась уж как дым,

 изгорала жизнь свечой восковой.

 То не алые цветы —

 кровь на мостовой!

 Свет-царевич — ровно голубь в силках,

 в синем взгляде догорает тоска.

 Он запутался в чужой подлой лжи,

 грудью белою упал на ножи!

 А заря над ним

 ангельский венец вознесла…

 Бейте в сполохи-колокола!

 Увела царевича

 смерть-царевна.

 Плакал колокол,

 рокотал гневно.

 Душу голубиную

 в небо ясное провожал,

 а народ на площади

 криком созывал…

2

 Убийцы по кровавому следУ

 скулят как псы и всем грозят расправой.

 Казните колокол — он прокричал беду.

 Казните ночь — она надела траур.

 Казните солнце: следующим днем

 оно закрыло болью лик пресветлый

 и не сияло светом и огнем,

 а стало сивым погребальным пеплом.

3

 Мы острожной дорогой идем сквозь чащобу и топь,

 волоча на плечах стопудовую гирю.

 Мы молчим, но многих берет оторопь:

 что-то сломано в непутевом мире!

 Тот, кого мы тащим на плечах — тоже каторжник,

 самому не дойти до тюрьмы, хоть он не калека.

 Эх, каких только нету глупых и диких чудес:

 этот ссыльный — колокол с душой человека.

 А может, и не человека, а ангела…

 Нас сорок братьев, ссыльных. Мы делим хлеб и ночлег.

 А когда от конвоя тайком раздобудется водка,

 мы ее делим, как горькое горе, на всех.

 И колоколу тоже — в безъязыкую глотку.

III. Китеж

1

 Древле половец и варяг,

 лютый варвар, безбожный враг,

 Русь топча погибелью страшной,

 осадили черных коней,

 попритихли в злобе своей

 пред сосновой храмовой башней.

 Их вожак прохрипел: не сметь!

 Свой кистень уронила смерть.

 И, что реки мутные, вспять

 откатилась степная рать,

 в свят ковчег не посмели внити.

 Русь сберег нерушимый Храм,

 величавый, как белый витязь.

2

 По рождению — русский князь,

 а по сердцу — безумный хищник,

 перегнул, как блудницу, власть,

 и, кровавым смехом давясь,

 по Руси заплаканной рыщет.

 Вздрогни, колокол вечевой,

 воин Света, Божий глашатай,

 несказанный, дивный, крылатый!