Творчество - [9]

— Вы правы, Геннадий Васильевич. Атмосфера накаляется...

— Хотите сказать — усиливается военная опасность? Именно так! Но если они посмеют направить оружие против нас...

Иваков грозно приподнял брови, предостерегающе вытянул руку:

— Если посмеют... Мы, русские, никогда ни перед кем в долгу не оставались... И не останемся. Слово даю!

Кабинет занимал небольшую комнату. Стены сплошь были заставлены книжными полками. Иваков едва умещался в своем кабинете. Голос его гудел, сотрясая чертежи, разложенные на столе.

— Учтите, Константин Петрович, — советским людям свойственна особая гордость. Читали высказывание летчика Молокова? Орел, Герой Советского Союза! Превосходно сказал: «Летать всех выше, всех дальше, всех быстрее!» А ведь это относится не только к авиации. Это формула нашего строя. Мы не только должны, не только хотим — мы обладаем возможностями, каких никто, никогда не имел!.. Разве наши пятилетки тому не доказательство?

И остановился перед Ведениным:

— А вот вы, живописцы... Чувствуете ли, чего ждут от вас? Или все еще натюрморты, нейтральные пейзажики?

— Ошибаетесь, Геннадий Васильевич. Художники тоже стремятся...

— Стремятся? — сердито фыркнул Иваков. — Попрошу конкретнее! В области искусства я, разумеется, профан. Однако, посещая выставки, не могу не заметить... Некоторым живописцам я бы задал в упор вопрос: разрешите узнать, каков ваш вклад — подчеркиваю, реальный вклад — в борьбу нашего народа?.. В чем, так сказать, ваш персональный вклад?

— Персональный вклад?.. Правильно, Геннадий Васильевич. Если это чувство — чувство высокой, постоянной ответственности...

— Личной ответственности, — вставил Иваков.

— Согласен. Если это чувство станет достоянием каждого...

— Вот-вот! Я и студентам это втолковываю. И еще строже с них спрашиваю. Нашлись такие худосочные — пробовали возражать: дескать, свирепствует Иваков, превышает экзаменационные требования. Ну, а я в партийный комитет. Ничего не значит, что сам беспартийный. По-партийному желаю ставить вопрос... И, кстати, встретил полное понимание!

До позднего часа продолжался разговор. Иваков спешил высказать свое суждение по множеству вопросов: клеймил двуличие Лиги Наций и рассказывал о грандиозном плане реконструкции Москвы, обсуждал выступления советских делегатов на конгрессе защиты культуры, начавшем свою работу в Париже, говорил о новых рекордах советских летчиков, эпроновцев, авиамоделистов...

— Недаром прошлый, тридцать четвертый год называют годом рекордов. А вот вам новые рекорды!.. Как же назовем мы этот год?

Ночной, затихшей Москвой возвращались Веденин и Нина Павловна в гостиницу. Снова шли через Красную площадь. Теперь она была пустынной. Лишь иногда с торопливым шорохом проносились машины. Над куполом кремлевского дворца пламенел и струился красный флаг...

— Геннадий совсем тебя заговорил? — спросила Нина Павловна.

— Напротив. Живая, широкая душа!

И вдруг усмехнулся:

— А знаешь ли, Нина, что такое Освод?

— Нет, Костя. Это что такое?

— Весьма полезная организация. Общество содействия спасению на водах.

Нина Павловна удивленно посмотрела на мужа. Он казался оживленным, но это не могло обмануть Нину Павловну. Она заметила, как подергивается левая бровь.

— Ты чем-то недоволен?

— Недоволен? Нисколько!

Зоя крепко спала, уткнувшись лицом в подушку. Вскоре Нина Павловна потушила свет.

— Спокойной ночи, Костя.

— Спокойной ночи.

Однако все было иначе в эту ночь, чем в предыдущую, в поезде. Сон не торопился к Веденину. Легкая дремота то и дело прерывалась. И теперь, оставшись наедине со своими мыслями, Веденин не мог не признаться себе, что действительно испытывает какое-то недовольство или раздраженность.

— Что же это такое? Откуда этот скверный осадок? Неужели из-за встречи с Векслером? Ничего подобного! Ископаемое существо! Но почему он спросил... Я правильно ответил: нет, сейчас работой своей недоволен. А вот теперь, вернувшись...

Снова приблизилась дремота. Снова отхлынула.

— Чувство персональной, личной ответственности!.. Но разве когда-нибудь я утрачивал это чувство?.. Разве в нашем искусстве, в нашей живописи оно не звучит все сильнее?.. Что же тогда тревожит меня? Или то, что Векслер рассказал об Андрее? Еще не известно, есть ли правда в этом рассказе!

Заснул лишь под утро. Проснулся как от толчка. Нина Павловна причесывалась перед зеркалом. Зоя плескалась рядом, в умывальной.

Затем на цыпочках вернулась в номер, но увидав, что отец проснулся, тотчас начала рассказывать о вчерашнем спектакле.

— Играл весь первый состав. Как играли.. Я нарочно программу сохранила. Для Сергея. Пусть завидует!

И предложила:

— Хочешь, папа, пойти со мной в зоопарк?

— Не смогу. В час дня деловая встреча.

— В час дня? А сейчас нет десяти. Я покажу тебе разных зверей. И не в клетках, а будто на свободе.

— Не в клетках? Тогда боюсь.

— Но я же объясняю — только кажется, что на свободе.

— Все равно боюсь. Иди одна.

От завтрака отказался. Попрощавшись с женой и дочерью, заторопился на улицу. И снова, остановившись на перекрестке, ощутил ту встревоженность, которая ночью отгоняла сон.