Творчество - [10]

— Пустяки! О чем мне тревожиться? До встречи с Бугровым могу посмотреть Москву. Каждый раз она радует новыми красками.

Веденин шел по быстротечным улицам, огибал строительные участки, над которыми возносились ажурные многоэтажные каркасы, разглядывал павильоны метро... Он спустился в метро по непрерывным ступеням эскалатора. Прошел на перрон по туннелю, стенами которого был ослепительно полированный мрамор, гирлянды бронзовых цветов, блики и отражения огней... Приближались и, приняв пассажиров, дальше устремлялись поезда, оставляя за собой замирающий гул. Потом, с приближением нового поезда, гул возвращался, усиливался. Казалось, и сюда, под землю, пробивается шум Москвы, строящейся, подымающейся, расправляющей могучие плечи.

Так думал Веденин, захваченный красотою того, что раскрывалось перед ним от станции к станции. Но чем плотнее становились эти впечатления, тем острее становилось и чувство встревоженности. Словно пытаясь сбежать от нее, Веденин поднялся наверх... В Третьяковскую галерею он приехал задолго до условленного часа.

Не только вестибюль галереи, но и широкая площадка, отгороженная от улицы массивной оградой, — все было заполнено посетителями. Здесь были группы и школьников и студентов, были москвичи, пришедшие со своими семьями, были и приехавшие издалека (в людском потоке промелькнуло смуглое лицо под тюбетейкой, расшитой пунцовыми цветами). Яркий день, светлые одежды, щебет детей, перекличка голосов — все это придавало окружающему оттенок праздничной приподнятости. Но Веденин ничего не замечал. Он очнулся лишь тогда, когда поток посетителей приблизил его к самому входу. Еще минута — и в лицо пахнула прохлада музейных зал.

Веденин шел вперед и встречал знакомые полотна — работы учителей, друзей, учеников. Снова видел картины, на которых, тогда еще совсем молодой, учился, перед которыми простаивал долгими часами, стремясь постигнуть великую силу реалистической живописи. Видел и полотна, которые знал еще тогда, когда они лишь зарождались в начальных замыслах, в первых набросках... И воспоминания многих лет — встречи, мучительные исповеди в бессонные ночи, торжествующие минуты удач и страшная горечь непризнаний, минуты, когда кисти кажутся лгущими, вышедшими из повиновения, и минуты, когда вся жизнь блистательно ложится на полотно, — все это снова окружило Веденина, и одна картина дополняла ему другую.

И вдруг на пороге одного из зал резко остановился. И сразу понял, какое желание привело его сюда. «Что же ты остановился? Входи!»

Веденин все еще колебался, когда с ним поровнялась шумливая группа молодежи. Пользуясь минутной паузой, экскурсанты с озорством подталкивали друг друга, юноши на ходу что-то шептали девушкам, а те посмеивались и отворачивались.

Вместе с этой группой Веденин прошел вперед. Едва открылся простенок, как сразу умолкли говор и смех.

...Человеку осталось жить не годы, не дни, не часы — короткие мгновения. Жизнь, молодая, недолгая, уже позади. В пробитой груди клокочут последние вздохи.

Но человек живет. Он собрал все силы, приподнялся над койкой. Товарищи бережно поддерживают слабеющее тело.

Один из них, такой же молодой, сначала не понял, что это последняя вспышка последних сил. И обрадованно улыбнулся. И вдруг увидел предсмертную белизну лица. Он еще улыбается, но в глазах испуг... С ним рядом пожилой красногвардеец, — суровое морщинистое лицо и материнская нежность в руках, огрубевших от оружия... А третий — плечистый, стремительный, — он только что вошел, ветер еще шевелится в складках распахнутой шинели. Вошел и остановился, задержал дыхание...

А человек, приподнявшийся на койке, — человек живет. Живут глаза, устремленные за раскрытое окно, на стеклах которого отражается блеск штыков, блики знамен... Утро. Длинные тени. Снег, искрящийся на крышах... Слабое облачко пара вырывается из приоткрытых губ.

Но человек живет. Он видит — товарищи несут победу. И все отходит назад — и стены походного лазарета, и тело, охваченное смертью. Торжествующая улыбка пробивается сквозь судорогу лица. Великой верой, бесстрашной силой горят глаза победившего человека.

...Тесным, безмолвным полукругом остановилась молодежь перед картиной. Экскурсовод, человек средних лет в гимнастерке защитного цвета, некоторое время не прерывал молчания.

Девушка, стоявшая рядом с Ведениным, тронула его за локоть:

— Правда, живые глаза?

Веденин кивнул. Он строго, в упор смотрел на картину. Слова экскурсовода донеслись к нему издалека.

— Эта картина называется «На пороге жизни». Она создана художником Ведениным в 1919 году. Вы знаете, товарищи, какое это было тяжкое время для молодой советской республики. Гражданская война, интервенция... И в это время, в дни жесточайших боев и испытаний, художник создал полотно, исполненное глубокой веры в победу нового, социалистического строя.

На мгновение экскурсовод прервал свои слова. И тогда, в тишине, которую никто не нарушил, Веденин вспомнил, как написал эту картину и как она была встречена.

Ни до, ни после — ни одна его картина не вызывала таких и страстных и озлобленных споров.