Творчество - [14]

Шрифт
Интервал

...Попрощавшись, Веденин вместе с Ракитиным вышел на улицу. На площадке перед зданием галереи попрежнему было шумно и многолюдно.

— Эх Москва, Москва! — вздохнул Ракитин. — Кипит, бурлит, подстегивает энергию!

— Вы надолго сюда, Иван Никанорович?

— Что вы! Два-три дня — и назад. Просто не знаю, как быть! Надо еще поработать над картиной, а тут набегают новые предложения. Сюда приехал по вызову одного заводского дворца культуры: хотят расписать фресками главный зал. И в Ленинграде получил заманчивое предложение — оформить массовое зрелище на Островах. Уж и не знаю, как быть! И времени мало и отказаться обидно!

Жалобно поморщился и снова заулыбался:

— Нет, поглядите, какая погода! Не пообедаем ли вместе? Можно проехать в парк...

Веденин отказался, сославшись на срочные дела.

— Если так, не смею задерживать. А в Ленинграде — милости прошу. Нам следует ближе быть друг к другу. Особенно теперь, когда мы члены единого союза, так сказать соратники.

Он ушел, кинув неизменно лучезарную улыбку, а Веденин задержался. И вдруг увидел девушку, рядом с которой стоял перед своей картиной.

— Куда же вы ушли? — спросила она, точно старого знакомого. — Нам столько еще показывали!

— Интересно было?

— Очень! — тряхнула она кудряшками. — Хотя, конечно, не все. Мне, знаете, какие картины нравятся? Такие, чтобы после было о чем подумать. Закрыть глаза и снова увидеть. Даже больше увидеть, чем на самой картине. А то бывает и так: все похоже, все на месте, а начнешь вспоминать — не о чем думать. Терпеть не могу такие картины!

— Я тоже, — серьезно согласился Веденин.

Девушке, видно, хотелось еще поговорить, но товарищи увлекли ее в сторону. Только прощально махнула рукой.

Веденин продолжал стоять. Мимо него непрерывным потоком шли посетители. Шли экскурсанты, шли москвичи и приезжие, шли люди самых разных возрастов и профессий. Светлые одежды, громкий говор, смех...

С жадной, обостренной пытливостью всматривался теперь Веденин в каждое лицо. Всматривался и повторял про себя: «Скорее в Ленинград! Скорее в мастерскую — к полотну, к работе!»


6

Вечером предупредил Нину Павловну:

— Возвращаемся завтра.

— Так скоро? Ты же, Костя, хотел пробыть здесь неделю?

— Хватит. В гостях хорошо, а дома лучше. — И признался: — Мне нужно... Очень нужно вернуться!

Вокзал и предотъездный вокзальный шум. Пришли Иваковы. Геннадий Васильевич осуждающе поглядел на Веденина:

— К чему такая спешка? Только приехали — и назад. Извините, не одобряю!

Взял Веденина под руку и отвел в сторону:

— Жена меня ругала. Дескать, целый вечер оглушал вас разговорами. Ну, конечно, это не так. Поговорили мы основательно. Одно было бы мне неприятно... Если помните, нападал я на некоторых художников. Надеюсь, не приняли на свой счет?

— Нет, не принял. А впрочем... Впрочем, Геннадий Васильевич, это и ко мне имеет самое непосредственное отношение!

Вокзал и предотъездный вокзальный шум. Целая группа молодежи провожала Зою.

— Знакомьтесь, товарищи: мой родитель. Это он виноват, что мы так быстро расстаемся!

Наспех произнесенные фамилии ничего не объяснили Веденину.

— Кто такие? — спросил он Нину Павловну.

— Ты же знаешь Зою... Удивительная способность всюду находить новых друзей!

Зоя стояла на верхней вагонной ступеньке. Шутки и смех не замолкали. Проводник — и тот улыбался, как сообщник. Но Веденину все представлялось иначе.

Ему казалось, что проводы не нужны, неуместны, Что из-за них-то отход поезда и задерживается... Тотчас скрылся в купе, как только позади остались фонари перрона.

Поднялся на верхнюю полку. Запыхавшись, лежал наверху и, прислушиваясь к движениям жены и дочери, думал, что, наверное, сейчас начнут распаковывать провизию и, хотя ужинали перед самым отъездом, снова начнется «жвачка».

Нина Павловна, как нарочно, ничего не распаковывала. Тогда рассердился на себя самого, на свою несправедливую раздраженность. «Воображаю, какая у меня брюзжащая физиономия!» И захотел убедиться, что это так.

Свесившись вниз, попросил у Зои зеркальце. Она стала рыться в сумочке, и он увидел коротко, по-мальчишески подстриженный затылок дочери, а затем девичье, беспорядочное содержимое сумочки: пестренькая пудреница, вышитый платочек, какие-то записочки, билетики, монетки... Зое никак не удавалось выудить зеркальце, тоненькие ее пальцы двигались растерянно.

Веденину стало жаль дочь. Потрепал ее за волосы.

— Папа! Прическа!..

Он улыбнулся. Раздражение отхлынуло. И тут-то Нина Павловна действительно распаковала провизию.

В соседнем купе ехали военные летчики. У них был патефон, и когда Зоя выглянула в коридор, они запросто ее пригласили:

— Мировые пластинки! Заходите послушать!

Веденин прислушивался к патефонным напевам, доносившимся сквозь тонкую перегородку. Громкий говор по временам заглушал музыку, можно было различить и Зоин смех. Потом, вернувшись, она пошепталась с матерью. Все затихло.

Ночь. Поезд, мчащийся через ночь. Невидимые во мраке, все дальше уходят назад подмосковные места.

Веденин следит за слабыми полосками света, пробегающими иногда по потолку купе. Он вспоминает все встречи этих дней.


Еще от автора Александр Александрович Бартэн
Всегда тринадцать

Книга, в которой цирк освещен с нестандартной точки зрения — с другой стороны манежа. Основываясь на личном цирковом опыте и будучи знакомым с некоторыми выдающимися артистами цирка, автор попытался передать читателю величину того труда и терпения, которые затрачиваются артистами при подготовке каждого номера. Вкладывая душу в свою работу, многие годы совершенствуя технику и порой переступая грань невозможного, артисты цирка создают шедевры для своего зрителя.Что же касается названия: тринадцать метров — диаметр манежа в любом цирке мира.


На сибирских ветрах. Всегда тринадцать

В книгу ленинградского писателя Александра Бартэна вошли два романа — «На сибирских ветрах» и «Всегда тринадцать». Роман «На сибирских ветрах» посвящен людям молодого, бурно развивающегося города Новинска, за четверть века поднявшегося среди вековой сибирской тайги. Герои романа — рабочие, инженеры, партийные и советские работники, архитекторы, строящие город, артисты Народного театра. Люди разных специальностей, они объединены творческим отношением к труду, стремлением сделать свой город еще красивее.


Под брезентовым небом

Эта книга — о цирке. О цирке как искусстве. О цирке как части, а иногда и всей  жизни людей, в нем работающих.В небольших новеллах  читатель встретит как  всемирно известные цирковые имена и  фамилии (Эмиль Кио, Леонид Енгибаров, Анатолий  Дуров и др.), так и мало известные широкой публике или давно забытые. Одни из них  всплывут в обрамлении ярких огней и грома циркового оркестра. Другие — в будничной рабочей  обстановке. Иллюзионисты и укротители, акробаты и наездники, воздушные гимнасты и клоуны. Но не только.


Рекомендуем почитать
Паду к ногам твоим

Действие романа Анатолия Яброва, писателя из Новокузнецка, охватывает период от последних предреволюционных годов до конца 60-х. В центре произведения — образ Евлании Пыжовой, образ сложный, противоречивый. Повествуя о полной драматизма жизни, исследуя психологию героини, автор показывает, как влияет на судьбу этой женщины ее индивидуализм, сколько зла приносит он и ей самой, и окружающим. А. Ябров ярко воссоздает трудовую атмосферу 30-х — 40-х годов — эпохи больших строек, стахановского движения, героизма и самоотверженности работников тыла в период Великой Отечественной.


Пароход идет в Яффу и обратно

В книгу Семена Гехта вошли рассказы и повесть «Пароход идет в Яффу и обратно» (1936) — произведения, наиболее ярко представляющие этого писателя одесской школы. Пристальное внимание к происходящему, верность еврейской теме, драматические события жизни самого Гехта нашли отражение в его творчестве.


Фокусы

Марианна Викторовна Яблонская (1938—1980), известная драматическая актриса, была уроженкой Ленинграда. Там, в блокадном городе, прошло ее раннее детство. Там она окончила театральный институт, работала в театрах, написала первые рассказы. Ее проза по тематике — типичная проза сорокалетних, детьми переживших все ужасы войны, голода и послевоенной разрухи. Герои ее рассказов — ее ровесники, товарищи по двору, по школе, по театральной сцене. Ее прозе в большей мере свойствен драматизм, очевидно обусловленный нелегкими вехами биографии, блокадного детства.


Петербургский сборник. Поэты и беллетристы

Прижизненное издание для всех авторов. Среди авторов сборника: А. Ахматова, Вс. Рождественский, Ф. Сологуб, В. Ходасевич, Евг. Замятин, Мих. Зощенко, А. Ремизов, М. Шагинян, Вяч. Шишков, Г. Иванов, М. Кузмин, И. Одоевцева, Ник. Оцуп, Всев. Иванов, Ольга Форш и многие другие. Первое выступление М. Зощенко в печати.


Галя

Рассказ из сборника «В середине века (В тюрьме и зоне)».


Мой друг Андрей Кожевников

Рассказ из сборника «В середине века (В тюрьме и зоне)».