Творчество - [13]

Шрифт
Интервал

— Иван Никанорович? И вы в Москве?

— От ленинградцев никуда не убежите, — благодушно отозвался вошедший. — Не помешаю?

— Садитесь, Иван Никанорович, — пригласил Бугров. — Беседа наша не только не отличается секретностью, но и прямо относится к вам. Константин Петрович взял на себя труд ознакомить выставочный комитет с тем, как у вас в Ленинграде разворачивается подготовка к выставке.

...С Иваном Никаноровичем Ракитиным Веденин был знаком давно — добрых два десятилетия. Ракитин принадлежал к поколению художников, получивших известность в последние предреволюционные годы. Именно тогда, на выставках «Аполлона», появились первые его полотна. Они имели успех: столичная печать возвестила, что в лице Ракитина петербургские художники обретают талантливого ученика парижских мастерских. И действительно, утонченное любование красочными пятнами и преломлениями света, произвольное, близкое к миражу восприятие мира — все это делало Ракитина заметным среди живописцев, поклонявшихся импрессионизму.

Не только буржуазная печать тепло встретила молодого художника. Вожаки «Аполлона», призывавшие к уходу от реалистического изображения действительности, увидели в Ракитине верного воплотителя своих взглядов. Однако когда прогремел Октябрь и многие из этих вожаков избрали и эмиграцию и белогвардейский стан — Иван Никанорович предпочел другой путь. Он остался в Советской России и, более того, круто изменил характер своей работы.

Правда, и в послереволюционных его полотнах проскальзывали иногда черты эстетской живописи. Критика замечала это, но проявляла снисходительность: художник находится на трудном пути переосмысления своего творчества, следует поддержать стремление к новой, советской тематике...

Симпатии к Ракитину привлекало и его трудолюбие. Он много работал и как живописец и как книжный график; замечены были также некоторые его опыты в области театрального оформления. Товарищам Иван Никанорович нравился общительностью, желанием избегать резких столкновений. При встречах умел чаровать одинаковой ласковостью и маститых и только еще добивающихся признания. Улыбка редко сходила с его лица. Она была бы еще лучезарнее, если бы ее не портили маленькие, острые зубы.

Отношения Веденина с Ракитиным не носили близкого характера: сказывалась и разница возрастов и отличие живописных школ. Но Веденин соглашался с критиками, отмечавшими положительные тенденции в творчестве Ракитина: он действительно упорно работал над советской тематикой, не раз призывал к этому и своих сотоварищей по прошлому времени. Лишь иногда Веденина начинала раздражать чрезмерная благодушность Ракитина.

Так и сейчас. Опустившись в кресло рядом с Ведениным, он широко улыбнулся:

— Быть в Москве и не посетить Павла Семеновича? Никогда бы себе не простил! Рад вдвойне: вижу и Константина Петровича!.. Однако мешать не намерен. С наслаждением отдышусь. Экий жаркий день!

Веденин вернулся к своему поручению, стал излагать тематику картин, над которыми идет работа. Дойдя в этом перечне до имени Ракитина, остановился и спросил:

— Быть может, Иван Никанорович, вы сами расскажете?

— Охотно. Разумеется, в предварительном плане. Мое полотно посвящено заводу. Я беру кульминационный момент производственного совещания, тот момент, когда участники совещания гневно клеймят прогульщика. Понимаете, какую преследую цель? Раскрыть высокую сознательность, коллективную сплоченность советских рабочих!

— Правильная задача, — отметил Бугров. — Когда предполагаете закончить?

— Хвалиться не хочу. Впрочем... Если бы не приближался к завершению, не позволил бы себе сюда приехать.

— А у вас как обстоят дела, Константин Петрович?

Веденин помедлил. Что ответить? Признаться, что в работе, начатой полгода назад, все еще не найдено нечто решающее?.. И тут же подумал: «Но ведь теперь, когда вернусь, работа должна пойти по-другому...»

— Я тоже опасаюсь говорить преждевременно. Но приложу все силы, чтобы закончить во-время.

Беседа продолжалась. Бугров не только внимательно слушал, но и часто задавал уточняющие вопросы, снова и снова возвращался к отдельным художникам.

— А что же готовит Кулагин?

— Работает над картиной, которую условно назвал «Друзья по оружию». Красноармейская делегация на заводе, в гостях у шефов. Эскиз картины широко обсуждался и встретил полное одобрение.

— Да, — согласился Бугров, — от Кулагина можно ждать интересного полотна. Серьезно разрабатывает тему Красной Армии!.. Ну, а сам Владимир Николаевич? Ему ведь труднее, чем другим. Возглавлять такую организацию художников, как ленинградская, — дело сложное, хлопотливое.

— И все же сдаваться не намерен, — улыбнулся Веденин. — Не хочет отставать от учеников.

— Передайте Владимиру Николаевичу привет и обещание... Постараемся по возможности не отвлекать от творческой работы.

Едва Веденин закончил свой отчет, как Ракитин воскликнул:

— А мы на вас в обиде, Павел Семенович! Когда же наконец пожалуете к нам в Ленинград? Неужели товарищи в других центрах больше заслужили ваше внимание?

— Приеду обязательно, — сдержанно ответил Бугров. — Товарищи в других центрах действительно нуждаются иногда в большей помощи.


Еще от автора Александр Александрович Бартэн
Всегда тринадцать

Книга, в которой цирк освещен с нестандартной точки зрения — с другой стороны манежа. Основываясь на личном цирковом опыте и будучи знакомым с некоторыми выдающимися артистами цирка, автор попытался передать читателю величину того труда и терпения, которые затрачиваются артистами при подготовке каждого номера. Вкладывая душу в свою работу, многие годы совершенствуя технику и порой переступая грань невозможного, артисты цирка создают шедевры для своего зрителя.Что же касается названия: тринадцать метров — диаметр манежа в любом цирке мира.


На сибирских ветрах. Всегда тринадцать

В книгу ленинградского писателя Александра Бартэна вошли два романа — «На сибирских ветрах» и «Всегда тринадцать». Роман «На сибирских ветрах» посвящен людям молодого, бурно развивающегося города Новинска, за четверть века поднявшегося среди вековой сибирской тайги. Герои романа — рабочие, инженеры, партийные и советские работники, архитекторы, строящие город, артисты Народного театра. Люди разных специальностей, они объединены творческим отношением к труду, стремлением сделать свой город еще красивее.


Под брезентовым небом

Эта книга — о цирке. О цирке как искусстве. О цирке как части, а иногда и всей  жизни людей, в нем работающих.В небольших новеллах  читатель встретит как  всемирно известные цирковые имена и  фамилии (Эмиль Кио, Леонид Енгибаров, Анатолий  Дуров и др.), так и мало известные широкой публике или давно забытые. Одни из них  всплывут в обрамлении ярких огней и грома циркового оркестра. Другие — в будничной рабочей  обстановке. Иллюзионисты и укротители, акробаты и наездники, воздушные гимнасты и клоуны. Но не только.


Рекомендуем почитать
Паду к ногам твоим

Действие романа Анатолия Яброва, писателя из Новокузнецка, охватывает период от последних предреволюционных годов до конца 60-х. В центре произведения — образ Евлании Пыжовой, образ сложный, противоречивый. Повествуя о полной драматизма жизни, исследуя психологию героини, автор показывает, как влияет на судьбу этой женщины ее индивидуализм, сколько зла приносит он и ей самой, и окружающим. А. Ябров ярко воссоздает трудовую атмосферу 30-х — 40-х годов — эпохи больших строек, стахановского движения, героизма и самоотверженности работников тыла в период Великой Отечественной.


Пароход идет в Яффу и обратно

В книгу Семена Гехта вошли рассказы и повесть «Пароход идет в Яффу и обратно» (1936) — произведения, наиболее ярко представляющие этого писателя одесской школы. Пристальное внимание к происходящему, верность еврейской теме, драматические события жизни самого Гехта нашли отражение в его творчестве.


Фокусы

Марианна Викторовна Яблонская (1938—1980), известная драматическая актриса, была уроженкой Ленинграда. Там, в блокадном городе, прошло ее раннее детство. Там она окончила театральный институт, работала в театрах, написала первые рассказы. Ее проза по тематике — типичная проза сорокалетних, детьми переживших все ужасы войны, голода и послевоенной разрухи. Герои ее рассказов — ее ровесники, товарищи по двору, по школе, по театральной сцене. Ее прозе в большей мере свойствен драматизм, очевидно обусловленный нелегкими вехами биографии, блокадного детства.


Петербургский сборник. Поэты и беллетристы

Прижизненное издание для всех авторов. Среди авторов сборника: А. Ахматова, Вс. Рождественский, Ф. Сологуб, В. Ходасевич, Евг. Замятин, Мих. Зощенко, А. Ремизов, М. Шагинян, Вяч. Шишков, Г. Иванов, М. Кузмин, И. Одоевцева, Ник. Оцуп, Всев. Иванов, Ольга Форш и многие другие. Первое выступление М. Зощенко в печати.


Галя

Рассказ из сборника «В середине века (В тюрьме и зоне)».


Мой друг Андрей Кожевников

Рассказ из сборника «В середине века (В тюрьме и зоне)».