Твердая порода - [18]

Вот на телеге Мутгарай. Видны только его тюбетейка и бутылка водки. Под карикатурой стихи:

Ехал бы на своей телеге

Мутгарай, странный тип!

Не нужен совсем бригаде,

Ему буровая до фени.

— Хорошо сказано, черт возьми! — Еланский даже прищелкнул языком.

— А ты на себя-то посмотри, на себя!

Еланского подтолкнули вперед. На рисунке стоял чудо-богатырь Геннадий Еланский и поднимал одновременно семь двухпудовых гирь.

В охотку он поднимает

Семь и более гирь,

Но на работе ленится

Даже гайку прикрутить!

Еланский тихо удалился. Теперь уже буровики смеются над Фархутдином. Он изображен в виде лисы, которая с мешком на плечах возвращается на буровую. Из мешка выглядывают множество женских головок. Под рисунком значится: «Жертвы Фархутдина».

— Раздули! Это ложь! Мне и во сне не снилось одновременно столько женщин! — пытается оправдаться Фархутдин. — Ну, погоди, попадется мне этот незаконнорожденной сын шайтана!

В нижней части «Колючки», как обычно, — загадки. И тут же ответы. «Сам на буровой, глаза на деньгах. Кто это?» Внизу нарисован Сапарбай вверх ногами. Один его глаз смотрит на буровую, а другой в кассу. «И не лает, и не кусает, и не отпускает. Это кто?» «Это — мастер Зубаиров, который по два года не дает людям отпусков». «Буровая есть, а людей нет. Это что такое?» «Это вахта Кадермата, состоящая из трех человек». Там же и вопрос в лоб: «Когда же думаете, мастер, найти бурильщика?» Хотя Зубаирову этот раздел «Колючки» не особенно понравился, он остался доволен работой Тин-Тиныча и Миргазияна. Насмотрелись на стенную газету, насмеялись, разошлись по палаткам.

Кадермат прошлую ночь не мог заснуть — почему-то бредилось белорусскими лесами, где он когда-то погибал в топких болотах. С того все и пошло, завертелась жизнь, запуталась… Хоть часок соснуть днем. Вдруг у палатки загудела машина, и до его слуха донесся непривычный детский плач и женский голос, успокаивающий ребенка.

— Тихо, доченька, тихо. Мы уже доехали, видишь — доехали…

«Это же Райса!» — Кадермат по напевному говору узнал жену Зубаирова, быстро оделся и вышел из палатки. Незнакомый зеленый грузовик, в его кузове какой-то мужчина с большими чемоданами в руках. Женщина в желтой шапке, присевшая на подножку автомашины, чтобы покормить ребенка. Да, это Райса. Только чего эта она приехала так неожиданно, ничего не сообщив? Вся бы буровая подготовилась.

— Здравствуйте, Райса! — сказал Кадермат, приблизившись. — Хорошо ли доехали?

— Очень хорошо, очень хорошо, Кадермат, — запела Райса, стеснительно прикрывая грудь. — А где мастер?

Иногда она, как и буровики, называла Зубаирова «мастером».

— Мастер? На буровой, конечно! Где же ему быть? Сейчас придет. Только заслышит про ваш приезд, бегом прибежит. В последнее время он только и говорил, что о дочери и жене, — добавил уже от себя Кадермат.

— Может быть, все может быть! — Райса сузила глава. — Наверно, потому и приезжает раз в год!

— А как дочка? Дочка-то как? — спросил Кадермат, уводя Райсу от опасной темы. — Растет Ляля?

Райса взяла дочь на руки и стала подкидывать вверх.

— А что мне, скажи, дочка. Расту, мол, уже стала большой! На днях, мол, мне исполнится десять месяцев!.. А как дела у тебя, Кадермат?

— Хорошие у меня дела, Райса, — отвернулся Кадермат, как всегда.

Подошли буровики из других палаток. «Райса приехала, да, Райса приехала».

Пошли расспросы о здоровье, взялись передавать из рук в руки Лялю, несмотря на ее плач. Миргазиян побежал на буровую за мастером. Вахта Саакяна занялась вещами, размещением гостей. Кто-то разжег костер и повесил котел на тагане.

Райса застеснялась от такого внимания к себе. Ей даже подумалось, что это делается в угоду мастеру. Однако она знала, что ее тут уважали как единственную женщину, бывающую иногда на буровой. К тому же они побаивались ее врачебного контроля; даже в свои короткие наезды Райса наводит порядок в этом таборе.

Некоторые из ребят уже нырнули в палатки заправить койки, пересортировать содержимое тумбочек. Вон Мутгарай торопливо бреется. «Райса приехала, сейчас начнет вводить больничный режим», — говорили ребята.

Райса уже укладывала дочь спать, когда прибежал Зубаиров. С шумом ворвался он в палатку.

— Где моя дочь? Почему моя Ляля не выбегает навстречу и не кричит «папа!»?

Райса прижала палец к губам, скосила глаза на дочь. Отец умолк, на цыпочках приблизился к кровати, с восхищением разглядывая дочь. Обнял Райсу.

— Ну, жена, здравствуй! Приехала?

— Разве нельзя было, Фазыл?

— Да не ждал. Не сообщила же…

— Потому и приехала, что не ждал, — проговорила Райса обиженно. — Ты-то не приезжаешь…

— Видишь, Райса, — работа! Переезд. Налаживание буровой. На первой же неделе авария замучила. В небо глянуть некогда…

— И-и-и, Фазыл!..

Зубаиров не выдержал. Несмотря на возражения Райсы, он поднял с кровати спящую дочь и стал целовать ее личико, ручонки, розовые ножонки.

7

То, что палатка Зубаирова стояла рядом, не доставляло радости Кадермату. Мешали отдыхать машины, с шумом подъезжающие к мастеру, лезло в уши воркованье мужа и жены, которые так долго не виделись. Как только Кадермат ложился спать после вахты, то сразу, будто нарочно, голос Райсы начинал напевать: «И-и-и, Фазыл мой, золотце ты мое, колючка моя, иголочка…»