Турецко-русская война 1710–1713 гг. - [16]
Блицкриг на Балканах в расчёте на такое же восстание христиан, как при вторжении австрийцев в 1688–1689 гг., был рискованным. Оставалось неясным, насколько действенной окажется помощь народов, угнетённых «великим босурманским страхом». Не было ясно, как долго продлится кампания, сколько потребуется воинов, оружия и боеприпасов, каковы будут потери, как удержать протекторат над Молдавией и Валахией.
В 1711 г. войну начали, как и в 1700 г. против шведов — «как слепые». (В последующих русско-турецких войнах 1735–1739, 1768–1774 и 1787–1791 гг. не было безоговорочной ставки на помощь балканских единоверцев и надеялись, прежде всего, на разгром противника своей армией). Неверное стратегическое решение привело к катастрофе 1711–1713 гг.
Пётр Великий для христиан Османской империи не был небесным посланником, но после громоносной Полтавской победы он стал их «православным царём». Запад Балкан вдохновился надеждой освобождения. Шли вести о «знамении», появившемся «прямо над самим Царём-Градом… звезда с хвостом к северу висящая в превеликом сиянии», с толкованием «что Царь-Град будет поборен и взят»; о том, что если бы «царь Московский учинил нападение на турецкие места…, христиане б возстали от всех стран против их»; что поэт-славянин пишет: «пес турский и шведский купно выет, а Царь Московский обоих по главе биет»[129].
Весть папского нунция от 8 января 1711 г. из Стамбула о том, что будто бы от Албании до Черногории и венецианского Котора 20–30 тысяч христиан, православных и католиков, «слыша о турецкой войне збунтовали и взяли град Спузей (Спуж) и порубили всех турков», показалась ободряющей[130]. В Москве сделали вывод, что появление царя раньше турок у Нижнего Дуная стимулирует восстание в Дунайских княжествах, Болгарии и приведёт из Венгрии 10–20 тысяч сербских добровольцев. Мятеж, возможно, перекинется на Грецию и воспрепятствует переходу Дуная противником. От этого большинство турок разбежится и, может быть, поднимут бунт.
Зная свой авторитет среди балканских христиан, царь решил возглавить сам Балканский поход, чтобы как можно скорее заключить мир и вернуться «в собственный Эдем» (Петербург) и на Балтику. На Царьград русское правительство тогда не претендовало, в отличие от Габсбургов, считавших себя единственными наследниками бывшей Римской державы и мечтавших завладеть Константинополем, который с начала IV в. н. э. был столицей Восточной империи. Пётр Великий не считал целесообразным связывать руки «восточным вопросом» (изгнанием турок и татар), вставшим перед Европой после битвы под Веной в 1683 г.[131]
2 марта 1711 г. в Венецию был послан Д. Ф. Боцис — поднимать славян на войну с турками. Туда же 12 апреля был отправлен агент М. Каретта, чтобы привлечь к союзу Папское государство и мальтийских рыцарей и переводить деньги и оружие балканским христианам[132]. Немцы русской службы, лишённые славянской солидарности, считали советы герцеговинского патриота провальными. Губительным считал план С. Л. Владиславича и генерал А. А. Вейде: «Три вещи нас нагло погубили — не здравые, без опасные и не искусные советы, неосторожность в запасах и малосильство нашей конницы»[133].
2 января дворянскому ополчению — царедворцам и городовым дворянам всех губерний предписали к марту 1711 г. быть в Путивле. 2 марта Пётр приказал имения укрывающихся от службы отдавать доносителям. Войска поредели после чумы 1710 г. в Прибалтике и 21 марта царь указал для турецкой кампании собрать со всех губерний 25 тысяч рекрутов (из них 12 тысяч в полевую армию), а для драгун 7 тысяч лошадей. Доставить к сроку новобранцев из Сибирской и Архангельской губерний было почти невозможно. С Казанской губернии предписывалось собрать 4625 человек. В 1710 г. в Киевской губернии в 15 гарнизонах стояло 27 полков. В 1711 г. в малороссийских гарнизонах стояло 20 полков — 21 283 человека[134]. Казанский и астраханский губернатор П. М. Апраксин спешно закупал лошадей в Астрахани и Уфе[135].
После измены Мазепы «обжёгшись на молоке, дули на воду». К гетману И. И. Скоропадскому, который хотел осесть на правом берегу Днепра в Умани, в Москве относились настороженно. Киевский губернатор Д. М. Голицын писал, что Умань недалеко «от степи самой», в этом городе вместе с уездом 5–6 тысяч жителей и рекомендовал поместить Скоропадского в середине Гетманщины[136]. Только через три года после вступления в должность, Скоропадскому дали жалованную грамоту в феврале 1711 г., подтвеждавшую его «уряд» и разрешавшую ему иметь артиллерию и знаки гетманской власти («клейноты»)[137].
27 марта и 17 апреля только что «Высокоучрежденный, достохвальный и превосходительнейший Сенат» под угрозой жестоких наказаний разослал в губернии листы о сыске уклонявшихся от службы, которые прибивались на городских воротах. 25 апреля пригрозили сажать в тюрьму тех царедворцев, их детей, братьев и свойственников, кто не выедет в Белгород из деревень[138]. «За неисправление рекрут» сенатор Т. Н. Стрешнев и князь М. П. Гагарин временно засажены были в подвалы Земского приказа.
В это время приходилось учитывать угрозу шведского вторжения из Финляндии к Петербургу. Шведский флот на Балтике многократно превосходил русский. На главной базе в Карлскруне в 1710 г. кроме малых судов «было 38 линейных кораблей с вооружением от 110 до 48 пушек (всего 2466 орудий) и 6 фрегатов (190 орудий)». Русский тогда имел всего два корабля, 11 фрегатов, девять шняв
