Туманная мгла над приливом - [7]

– Зачем дверь ломать, ведь замок…

Но полицейский вдруг разбежался и, прямо как в фильме, плечом ударил в дверь, она затрещала. Одна доска вылетела, но вся дверь держалась – она ведь была заперта. Вроде ничего и не произошло, только с полицейского слетела фуражка. За дверью было тихо. Полицейский хотел было продолжить свою разрушительную деятельность, но тут вошла моя мать. Сначала она испугалась толпы, но, когда увидела нас, меня и мою сестру Симин, крикнула:

– Чего вы здесь собрались? Джаафар, что они тут делают? И почему входная дверь открыта?

Амене тотчас хлопнулась в обморок. Джаафар ничего не отвечал, он растерялся. Зеваки тоже помалкивали, поглядывали на слугу, словно он затеял всю эту кутерьму.

– Ханум, вор объявился, – доложил маме полицейский. Она так и опешила, слова не могла выговорить.

Симин подбежала к матери, прижалась к ней, я тоже подошел, твердя «замок, замок». Симин залилась слезами.

– А что он унес? – спросила меня мама.

– Ничего, ханум, – ответил полицейский, – попался он.

Я все твердил про замок, мать повернулась, удивленно посмотрела на меня, видимо размышляя о чем-то другом, потом хотела что-то сказать, но промолчала. Я опять повторил: «Замок».

– А правда, дверь-то заперта! – спохватился полицейский.

– Это проделки Амене, – наконец обрел дар речи Джаафар. Потом немного помолчал и добавил: – Когда она ходила за углем в амбар, ей показалось, что там вор. Она скорей опустила щеколду и заперла дверь на замок. Я видел, как она выскочила на улицу и закричала. Перепугалась девка. Я и побежал за полицейским.

Тут Амене пришла в себя и в голос заревела. Полицейский схватился за замок, пытаясь вырвать его с петлями, но у него ничего не получилось. Так как он держал в руке револьвер, то я решил, что он сейчас выстрелит в замок, как это бывает в кино, но он не стал стрелять.

– Амене, а где ключ? – спросила мама служанку.

Джаафар побежал на кухню, принес шило с деревянной ручкой, стал копаться в замке. Но шило согнулось и сломалось. Дверь была по-прежнему заперта. Полицейский орал:

– Открывай, мерзавец! Отойди от дверей! Стрелять буду!

Зеваки совсем перепугались, отступили подальше. А полицейский с револьвером в руке заглянул через дыру от выломанной доски, выругался:

– Подлец, дверь дровами заложил! Потом он повернулся к собравшимся:

– Ну, что стоите без дела? Помогите-ка мне, навалимся все вместе, оттолкнем дровяной завал.

Никто не шелохнулся. Приговаривая: «Давайте, с Богом!», он подошел к одному, к другому, подталкивая их, вытаскивая из толпы, налег плечом на дверь и приказал:

– А ну, давай сюда! Считаю: раз, два, три!

Под общим напором дверь выломали, а дрова рассыпались в разные стороны.

Испуганная Симин обеими руками уцепилась за мать, а я шагнул вперед.

– Да вставай же, Амене, хватит! – решительно приказала мама служанке, которая продолжала вопить, валяясь на полу.

Я увидел высоко поднятую руку полицейского с зажатым в ней револьвером, больше ничего не было видно. Ломали дверь человек пять-шесть вместе с полицейским и Джаафаром, но теперь не меньше двадцати хлынуло в кладовку, перескакивая через поленья. Но ни в кладовой, ни в угольном чулане воров не было. Все обыскали: посмотрели за бутылями, за кувшинами для муки и риса, в сундуках со старой одеждой – и нигде никого не нашли. Но ведь в кладовке не было ни окон, ни других дверей, чтобы вор мог сбежать. Кто же тогда там кричал, кто завалил дверь дровами?

Зажгли лампу, опять никого не нашли. Но когда выходили из кладовой, заметили, что из-под кучи дров вытекает струйка крови и торчат человеческие волосы. А когда их потянули, они оборвались. Оказывается, это был парик. Джаафар швырнул его во двор, под ноги стоявшим там людям. Они шарахнулись в стороны, разбежались. Никого не осталось. В вечерней тишине стояли только мы: я, Симин, мама и Амене, а перед нами валялся окровавленный парик. Мама напугалась, прижала к себе Симин, потащила ее по лестнице на второй этаж. Оттуда она крикнула мне:

– Не стой там, поднимайся наверх!

Но мне хотелось все видеть, и я не послушался. Амене стояла, словно остолбенев и онемев, таращила глаза.

В кладовке Джаафар и полицейский раскидывали дрова, чтобы достать труп. Я смотрел издали, мне было не по себе, жутко как-то. Но я обязательно хотел видеть все своими глазами. Когда извлекли труп, я его сразу узнал: это был Баши. Ваши прежде служил у нас поваром, всего два-три года назад его уволили. Это был спокойный, смирный человек. Он умел обходиться с детьми, даже сказки нам рассказывал. Орехи, которые он жарил нам на углях, так чудесно пахли, он очищал их и подавал нам горячими-горячими. И печенной в золе картошкой он нас кормил – с пылу с жару, с перцем, солью и гольпаром [12]. Когда он готовил маскати [13], собирал нам сладкие поскребыши, и мы лакомились ими. Посуду мыл всегда чисто, в колодезной воде, а не полоскал кое-как в домашнем бассейне. Но кто бы к нам ни приходил, всегда говорили:

– Что, разве у нас поваров не хватает? Он ведь плешивый! Еда, которую плешивый готовит, просто в горло не идет!

Приходившие гости так ворчали, что мы его рассчитали. Только мой дядя возражал: