Тропик Динозавра - [40]

Под вечер я сидел в гостинице над своими бумагами, когда с крыши вдруг ручьем потекла вода, заливая стекла. Там, наверху, прорвало резервуар. Довольно далеко от гостиницы, около юрты, на корточках сидела старушка. Увидев воду, она начала кричать, махать руками. Из юрты вылез старик с двумя тазами и побежал на кривых ногах к струе, которую сносило ветром.

И только сейчас, выглядывая из окна, я сообразил, что гостиница получила новое украшение — скульптуру. Несколько недель назад я видел, как ее возводили. На просторной площади перед главным входом — верблюд, присевший в несколько неловкой и, как мне показалось, двусмысленной позе. Однако в глазах Пэрлэ это была типичная боевая поза верблюда-самца, угрожавшего своему сопернику.

Пэрлэ признался мне, что пишет стихи, но прочитать не пожелал, сказав, что они неудачные. Я знал, что многие монголы пишут стихи. Культура степей и кочевий породила культуру устной речи. Здесь не читали, а слушали, не писали, а говорили. Рассказ заменил кочевнику газету и стал настоящим священнодействием. Приезжий никогда не спешил сразу выложить новости. Сначала все усаживались в юрте, пили, ели, сквозь зубы цедили слова, готовясь к истинному пиру: долгому, внимательному слушанию. Рассказ повторялся раз, другой. Рассказчик подбирал более яркие выражения. Слушатели медленно постигали их значение, зная, что вскоре кто-то из них сядет на коня и поскачет передать весть дальше Каждый старался запомнить все до малейших подробностей, чтобы его рассказ был не хуже, а лучше предыдущего.

Монголы всегда любили стихи и песни, хранили их и памяти и передавали в неизменной и совершенной форме. Знатоки поэзии до сих пор привлекают к себе всеобщее внимание. Едва написав эти слова, я осознал, что в них только половина истины. За этой любовью монголов к слову кроется нечто большее. Еще в середине XIX века они были знакомы с книгой, с письменным словом лучше, чем какой-либо другой народ мира! Эту забытую, закамуфлированную искаженными представлениями истину напомнил мне Ринчен, отец палеонтолога Барсболда. Их дом в Улан-Баторе был именно таким, каким мы представляли себе жилище профессора старой школы. Диваны, кресла, книжные полки, письменный стол, заваленный стопками бумаг и книгами. Профессор Ринчен в переливающемся дэли, с молочно-белыми волосами, падающими на плечи, то и дело опускал руку под кресло, чтобы придержать ежа. Этот зверек, которого Барсболд привез из пустыни, не давал покоя собаке. Мы беседовали в тишине, нарушаемой лишь топотанием ножек ежа, все ближе подступавшего к креслу, где у ног профессора дремала такса. Внезапно раздался отчаянный визг, ошалелая собака заметалась по квартире, задевая боками мебель, еж бросился вдогонку.

Профессор сообщил нам, что пятьдесят процентов мужчин прежней Монголии были буддийскими монахами. Из них лишь небольшая часть жила постоянно в монастырях. Большинство после посвящения возвращались в мир, жили в степи, заводили семьи. Но дело не в этом. В монастырях обучали тибетскому языку и тибетской письменности, кроме того, десятая часть монахов училась писать на родном монгольском языке. Пожалуй, нельзя назвать ни одной страны мира или хотя бы Евро пы, где бы половина мужчин владела иностранным языком и письменностью. Этого не было даже в период наибольшего распространения латыни.

Остальная молодежь, не связанная с монастырями, также училась. В поселках существовали государственные школы, окончание которых давало право служить в административных учреждениях. В степи работали передвижные школы, располагавшиеся в палатках. В них многое заучивалось на память, ибо каждый поступавший и монастырь обязан был читать наизусть тридцать девять длинных тибетских текстов и их монгольские переводы. Возникли навыки в заучивании текстов, уважение к книге. Может быть, поэтому в современной Монголии так любят читать, сочинять стихи, песни, диалоги.

На следующий день после вылета Зофьи было воскресенье. Мы остались в гостинице до понедельника, чтобы позвонить в Улан-Батор и узнать диагноз. Весь день я писал открытки. Вечером мы долго лежали, не могли уснуть. Кровати душераздирающе скрипели, даже если никто не шевелился: сетки были растянуты так, что напоминали гамаки. Мне все время казалось, что я спиной касаюсь пола. Кроме того, под самым окном допоздна болтали бабы, у юрт лаяли собаки и приходили под окно пить из лужи. В глубокой тишине я различал их осторожные шаги по гравию, а затем слышал, как они лакают. Раз, быстро топоча, прибежала коза, плюхнула копытами по воде и начала неряшливо и жадно хлебать. Едва задремал, как над моей головой заговорил репродуктор. Было шесть утра — я вскочил, выключил его, но потом так и не смог заснуть.

Нас соединили очень быстро. Зофья находилась в квартире монгольских друзей. Расстроенным голосом она сообщила, что для лечения барабанной перепонки ей необходимо лечь в больницу минимум на две недели, поэтому она решила лететь в Варшаву, но вернуться до окончания работ. Зофья, даже больная, помнила о мелочах, касающихся экспедиции. Она просила передать множество поручений членам группы. Научное руководство Зофья доверила Тересе. Мы двинулись в обратный путь.