Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648 - [176]
В процессе отбора немногих сравнительно достоверных фактов, просеивания массы преувеличений и легенд выявляется резкий контраст между общим и частным, который озадачивает сам по себе. Отдельный крестьянин во время войны подвергался немыслимым страданиям; совершенно беззащитный, он переносил поборы, грабежи, насилия и вынужденное переселение. Однако в целом крестьянство вышло из войны более сильным в сравнении с остальными слоями общества. Поместное дворянство зависело от крестьянского труда в восстановлении былого процветания на его землях, а для такой задачи рабочих рук не хватало, что в кои-то веки дало крестьянам шанс уверенно заявить о своих правах. В области бытовой экономики домохозяйств мы видим такое же противоречие. Примерно с 1622 года в течение следующих 15 лет цены неуклонно снижались. Это падение сопровождалось общим ростом размеров оплаты, то есть стоимость жизни падала, а ее уровень возрастал на протяжении всей Тридцатилетней войны. Все это ни в малейшей мере не облегчало людских страданий в результате периодически возникавшего массового и местного голода, грабежей, гонений и эмиграции. Если выразить данные на бесстрастном графике, видно, что цены на пшеницу в Аугсбурге, безусловно, падали, но каждый внезапный взлет линии вверх, пусть даже самый краткосрочный, означал голод и смерть.
Отчеты и цифры, приводимые современниками событий, несмотря на определенные преувеличения, позволяют, по крайней мере, составить общую картину окружающих условий в представлении тех, перед кем в 1648 году встала задача заново отстроить страну. В них есть своя человеческая ценность, которая не имеет значения для экономиста, но представляет важность для историка. Одних только шведов обвиняли в разрушении без малого 2 тысяч замков, 18 тысяч сел и деревень и более полутора тысяч городов. В Баварии, по утверждениям самих баварцев, погибло 80 тысяч семей и 900 сел и деревень, Чехия заявляла о разрушении пяти шестых деревень и гибели трех четвертей (75 %) населения. В Вюртемберге, согласно некоторым свидетельствам, количество жителей сократилось до одной шестой (около 17 %), в Нассау – до одной пятой (20 %), в Хеннеберге – до трети (33 %), а в опустошенном Пфальце – до одной пятидесятой (2 %) от прежнего числа. Население Кольмара уменьшилось вдвое, Вольфенбюттеля – в восемь раз, Магдебурга – в десять, Хагенау (Агно) – в пять, Ольмюца (Оломоуца) – более чем в пятнадцать раз. Минден, Хамельн, Геттинген, Магдебург, по их собственным отчетам, лежали в развалинах.
Так гласит легенда. Там же, где есть более надежные доказательства, цифры потерь если и не подтверждают предания, то по меньшей мере отчасти объясняют, откуда они взялись. Население Мюнхена начитывало 22 тысячи человек в 1620 году, а в 1650-м – 17 тысяч; Аугсбурга – 48 тысяч в 1620 и 21 тысячу в 1650 году. В Хемнице (Кемнице) от почти 1000 жителей осталось меньше 200, в Пирне от 876 – всего 54. Население Магдебурга, оккупированного 11 раз, сократилось вдвое, а муниципальный долг вырос в 7 раз; 200 лет спустя горожане все еще выплачивали проценты по займам, сделанным во время войны. Население Берлин-Кёльна уменьшилось на четверть, Ной-Бранденбурга – почти наполовину. В Альтмарке Зальцведель, Тангермюнде и Гарделеген лишились трети своих жителей, Зехаузен и Штендаль – более чем половины, Вербен и Остербург – двух третей. В 1621 году не менее 200 кораблей ежегодно проходило через пролив Зунд (Эресунн) из портов Восточной Фрисландии; в последнее десятилетие войны – в среднем всего десять.
«Я не поверил бы, что страну можно так разорить, если б не увидел это своими глазами», – заявил военачальник Мортень в Нассау. И упорные усилия правителей по восстановлению сельского хозяйства дают нам предостаточно свидетельств массового опустошения земель.
Урон, нанесенный сельскохозяйственным землям и поголовью скота, трудно оценить ввиду недостатка надежных данных за период непосредственно до и непосредственно после войны. Легко допустить ошибку и списать на военные потери бедность сельского хозяйства и скотоводства, которая, возможно, всегда отличала какие-то районы. Несмотря на все горькие жалобы, армии ухитрялись до последнего кормиться за счет земли, сохранять для конницы по крайней мере часть четвероногих животных – и не всегда лошадей! – и еще запрягать кого-то в свои обозные фургоны. И опять-таки, как бы далеко мародеры порой ни забирались от своих лагерей, какая-нибудь деревня в стороне от дороги или укрытая в глухом конце долины могла остаться совершенно нетронутой.
Лейпциг обанкротился в 1625 году, но финансовое положение муниципалитета зашаталось уже давно. Некоторых городов проблемы почти не коснулись, а другие даже нажились на войне. Эрфурт попытался учредить свою ежегодную ярмарку, когда в 1632–1633 годах Лейпциг оккупировали войска. Население Вюрцбурга неуклонно росло. Бремен умудрился монополизировать рынок английского льна, Гамбург завладел торговлей сахаром и пряностями, которую прежде вели его конкуренты, и вышел из Тридцатилетней войны одним из лучших городов Европы, способным состязаться на Балтике со Швецией и Соединенными провинциями. Графство Ольденбург благодаря просвещенной бессовестности своего правителя так искусно маневрировало между меняющимися альянсами, что всегда не просто оказывалось на стороне победителя, но и избегало оккупации. Франкфурт-на-Майне через несколько тощих лет после Нёрдлингена вернул себе сравнительное богатство и процветание. Население Дрездена восполнило потери от чумы, приютив у себя беженцев и изгнанников, и за все время войны не выросло и не сократилось.
В начале XVII века Европа представляла собой взрывоопасный котел, в котором бурлили страсти взаимной ненависти протестантов и католиков. Территориальные претензии друг к другу предъявляли практически все страны материка, а многочисленные правящие дома вели бесконечные политические и дипломатические интриги. Взрыв был лишь вопросом времени и повода — поводом же послужила кровавая расправа в Праге над тремя представителями Священной Римской империи.Так началась масштабная Тридцатилетняя война. С 1618 по 1648 год в нее втягивались все новые государства, и, в итоге, она охватила всю Европу — от Испании до Швеции.
Монография посвящена актуальной научной проблеме — взаимоотношениям Советской России и великих держав Запада после Октября 1917 г., когда русский вопрос, неизменно приковывавший к себе пристальное внимание лидеров европейских стран, получил особую остроту. Поднятые автором проблемы геополитики начала XX в. не потеряли своей остроты и в наше время. В монографии прослеживается влияние внутриполитического развития Советской России на формирование внешней политики в начальный период ее существования. На основе широкой и разнообразной источниковой базы, включающей как впервые вводимые в научный оборот архивные, так и опубликованные документы, а также не потерявшие ценности мемуары, в книге раскрыты новые аспекты дипломатической предыстории интервенции стран Антанты, показано, что знали в мире о происходившем в ту эпоху в России и как реагировал на эти события.
Среди великого множества книг о Христе эта занимает особое место. Монография целиком посвящена исследованию обстоятельств рождения и смерти Христа, вплетенных в историческую картину Иудеи на рубеже Новой эры. Сам по себе факт обобщения подобного материала заслуживает уважения, но ценность книги, конечно же, не только в этом. Даты и ссылки на источники — это лишь материал, который нуждается в проникновении творческого сознания автора. Весь поиск, все многогранное исследование читатель проводит вместе с ним и не перестает удивляться.
Основу сборника представляют воспоминания итальянского католического священника Пьетро Леони, выпускника Коллегиум «Руссикум» в Риме. Подлинный рассказ о его служении капелланом итальянской армии в госпиталях на территории СССР во время Второй мировой войны; яркие подробности проводимых им на русском языке богослужений для верующих оккупированной Украины; удивительные и странные реалии его краткого служения настоятелем храма в освобожденной Одессе в 1944 году — все это дает правдивую и трагичную картину жизни верующих в те далекие годы.
«История эллинизма» Дройзена — первая и до сих пор единственная фундаментальная работа, открывшая для читателя тот сравнительно поздний период античной истории (от возвышения Македонии при царях Филиппе и Александре до вмешательства Рима в греческие дела), о котором до того практически мало что знали и в котором видели лишь хаотическое нагромождение войн, динамических распрей и политических переворотов. Дройзен сумел увидеть более общее, всемирно-историческое значение рассматриваемой им эпохи древней истории.
Король-крестоносец Ричард I был истинным рыцарем, прирожденным полководцем и несравненным воином. С львиной храбростью он боролся за свои владения на континенте, сражался с неверными в бесплодных пустынях Святой земли. Ричард никогда не правил Англией так, как его отец, монарх-реформатор Генрих II, или так, как его брат, сумасбродный король Иоанн. На целое десятилетие Англия стала королевством без короля. Ричард провел в стране всего шесть месяцев, однако за годы его правления было сделано немало в совершенствовании законодательной, административной и финансовой системы.
Владимир Александрович Костицын (1883–1963) — человек уникальной биографии. Большевик в 1904–1914 гг., руководитель университетской боевой дружины, едва не расстрелянный на Пресне после Декабрьского восстания 1905 г., он отсидел полтора года в «Крестах». Потом жил в Париже, где продолжил образование в Сорбонне, близко общался с Лениным, приглашавшим его войти в состав ЦК. В 1917 г. был комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте и лично арестовал Деникина, а в дни Октябрьского переворота участвовал в подавлении большевистского восстания в Виннице.