Три мушкетера. Том первый - [8]

 Де-Труавиль, какъ еще произносилась его фамилія въ Гасконіи, или де-Тревиль, какъ онъ въ концѣ концовъ сталъ называть себя самъ въ Парижѣ, дѣйствительно началъ свою карьеру такъ, какъ и д'Артаньянъ, то есть безъ гроша въ карманѣ, но съ большимъ запасомъ смѣлости, ума и здраваго смысла, что въ сущности дѣлаетъ то, что съ такимъ наслѣдствомъ часто самый бѣдный гасконскій дворянчикъ получаетъ въ своихъ надеждахъ гораздо болѣе, чѣмъ самый богатый перегорецъ или берріецъ наслѣдуетъ въ дѣйствительности.

 Его необыкновенная храбрость, его еще болѣе необыкновенное счастье въ тѣ трудныя времена подняли его на вершину той крутой лѣстницы, которая называется милостью двора и на которую онъ взобрался, перескакивая черезъ четыре ступеньки заразъ. Онъ былъ другомъ короля, который, какъ всѣмъ извѣстно, очень уважалъ память своего отца Генриха IV. Отецъ де-Тревиля такъ честно помогалъ ему во всѣхъ его войнахъ противъ Лиги, что, за неимѣніемъ наличныхъ денегъ, которыхъ всю жизнь не хватало у беарица, постоянно платившаго свои долги единственно умомъ, позаимствоваться которымъ отъ кого бы то ни было у него никогда не было нужды,-- такъ, повторяемъ, за недостаткомъ наличныхъ денегъ, Генрихъ IV далъ ему право, въ награду, послѣ своего вступленія въ Парижъ, взять для своего герба изображеніе золотого льва на красномъ полѣ, съ надписью fidelis et fortis. Это было много для чести, но очень мало для благосостоянія, а потому, когда знаменитый товарищъ великаго Генриха умеръ, онъ оставилъ своему сыну единственное наслѣдство: девизъ и шпагу. Благодаря этому двойному подарку и вмѣстѣ незапятнанному имени, де-Тревиль былъ принятъ ко двору молодого принца, гдѣ онъ такъ хорошо служилъ своей шпагой и былъ такъ вѣренъ своему девизу, что Людовикъ XIII -- самъ одинъ изъ первыхъ бойцовъ на шпагахъ въ королевствѣ -- говорилъ обыкновенно, что если бы онъ имѣлъ друга, которому пришлось бы драться, то онъ посовѣтовалъ бы ему взять въ секунданты прежде всего себя, потомъ де-Тревиля, а можетъ быть даже де-Тревиля и прежде.

 Зато Людовикъ XIII питалъ дѣйствительную привязанность къ де-Тревилю, привязанность короля, привязанность эгоиста, это правда, но которая тѣмъ не менѣе все-таки привязанность. Дѣло въ томъ, что въ тѣ несчастныя времена короли старались окружить себя людьми одного покроя съ де-Тревилемъ. Многіе изъ дворянъ могли избрать девизомъ эпитета: сильный, составляющій вторую часть его герба, но немногіе изъ нихъ могли претендовать на эпитетъ вѣрный, составляющій его первую половину. Де-Тревиль принадлежалъ къ числу этихъ послѣднихъ; это была одна изъ тѣхъ рѣдкихъ организацій, съ гибкимъ умомъ, слѣпой храбростью, быстротой соображенья, дерзкій на руку, которому были даны глаза только на то, чтобы видѣть, когда король бывала, недоволенъ кѣмъ-нибудь, и готовый нанести ударъ этому послѣднему, кто бы онъ ни былъ -- Бесма, Мореверъ, Польтро де-Мере, Витри. Однимъ словомъ, де-Тревилю не доставало только случая, но онъ подстерегалъ его и твердо рѣшился ухватиться за его три волоса, если только когда-нибудь онъ попадется ему подъ руку. Немудрено, что Людовикъ XIII сдѣлалъ де-Тревиля капитаномъ своихъ мушкетеровъ, которые были для Людовика XIII по своей преданности, или, скорѣе, фанатизму, тѣмъ-же, чѣмъ для Генриха III его ординарцы и шотландская гвардія для Людовика XI.

 Съ своей стороны, кардиналъ въ этомъ отношеніи не хотѣлъ отстать отъ короля.

 Когда онъ увидѣлъ грозное отборное войско, какимъ окружилъ себя Людовикъ XIII, этотъ второй, или не первый-ли, скорѣе, король Франціи захотѣлъ имѣть тоже свою гвардію. Онъ завелъ тоже своихъ мушкетеровъ, какъ Людовикъ XIII своихъ, и можно было видѣть, какъ эти двѣ соперничающія власти набирали къ себѣ на службу во всѣхъ французскихъ провинціяхъ и даже въ чужихъ государствахъ людей, извѣстныхъ искусствомъ наносить ловкіе удары шпагой. Случалось, Ришелье и Людовикъ XIII играя вечеромъ въ шахматы, часто спорили по поводу достоинства своихъ слугъ. Каждый изъ нихъ выхвалялъ выправку и храбрость своихъ и, порицая громко дуэли и драки, они втихомолку подстрекали вступить въ рукопашную и искренно печалились или чрезвычайно радовались пораженію или побѣдѣ своихъ. Такъ, по крайней мѣрѣ, разсказываютъ записки одного изъ современниковъ, который самъ лично нѣсколько разъ бывалъ побѣжденъ въ подобныхъ поединкахъ и много разъ оставался побѣдителемъ.

 Де-Тревиль понялъ слабую сторону своего повелителя и только этой хитрости былъ обязанъ продолжительнымъ и непрерывнымъ благоволеніемъ короля, который не оставилъ по себѣ репутаціи человѣка, очень постояннаго въ своей дружбѣ. Онъ заставлялъ своихъ мушкетеровъ проходить церемоніальнымъ маршемъ передъ кардиналомъ Арманомъ Дюплесси съ лукавымъ видомъ; при видѣ котораго сѣдые усы его высокопреосвященства щетинились отъ гнѣва. Де-Тревиль превосходно понялъ войну той эпохи, когда, если не имѣли возможности жить на счетъ врага, жили на счетъ своихъ соотечественниковъ: его солдаты составляли сбродъ разнузданныхъ дворянъ, не повинующихся рѣшительно никому, кромѣ него одного.

 Небрежно одѣтые, пьяные, исцарапанные, королевскіе мушкетеры, или, вѣрнѣе, мушкетеры де-Тревиля, шлялись по кабакамъ, гуляньямъ, на публичныхъ зрѣлищахъ, громко кричали, покручивая усы, позвякивая своими шпорами и побрякивая шпагами, и съ удовольствіемъ при встрѣчѣ давали пинки тѣлохранителямъ кардинала; тутъ же открыто, по самой срединѣ улицы, обнажали съ тысячью шутокъ свои шпаги; иногда ихъ убивали, но они умирали спокойно, вполнѣ увѣренные, что будутъ отмщены и оплаканы; большею частью они сами убивали и вполнѣ бывали увѣрены, что имъ не придется заплѣснѣть въ тюрьмѣ: де-Тревиль всегда выручалъ ихъ. Поэтому и превозносили-же де-Тревиля всюду эти люди, обожавшіе его; и отъявленные разбойники и мошенники дрожали передъ нимъ, какъ ученики передъ учителемъ, послушные малѣйшему его слову и готовые позволить убить себя, чтобы очиститься отъ малѣйшаго упрека.