Три майские битвы на золотом поле - [5]

Армия в представлении того времени получалась так. Сначала глава государства (пусть будет король) объявлял войну. И тут же, недели за две-три, назначал какого-нибудь вельможу рангом повыше (принца, маркиза, графа) главнокомандующим. Тот собирал, в меру своего разумения, себе штаб (в штаб в обязательном порядке входили друзья и собутыльники важной особы, а иногда и полководцы попадали) и получал от короля… нет, не пушки, танки, винтовки. Ну ладно, танков и винтовок не было. Но ружей, лошадей, походных пайков новосозданная «армия» тоже не получала. Только деньги.

Далее предполагалось, что на эти деньги все необходимое закупается частью сразу, частью уже там, на месте. Конечно, вместо тысячи нужных телег в наличии почти всегда оказывалась сотня — значит поход откладывался, пока доделают телеги. А потом пушки. И ружья в арсенале тоже, почему-то, испортились. Странно, их только лет пять тому назад смазывали…

Впрочем, телеги, лошади и даже пушки для армии, все-таки, не главное. А солдаты-то, их как, тоже предполагалась покупать? Да, именно! Не на рабском рынке, конечно (много бы они навоевали), а на специальной бирже, где предлагали свои услуги капитаны наемных отрядов.

Отряды были разные, от двух-трех десятков человек до пяти-шести сотен. Нанимались они «как есть» с выплатой аванса командиру такого отряда, а дальше уже он сам делил между своими. Командир такого наемного формирования назывался «капитаном», но к капитану армейскому современному отношение имеет весьма далекое — тоже переходный чин от старших офицеров к младшим, да и все. Скорее, уж на морского капитана похоже — главный над собственной командой.

Естественно, что заботиться от таких «мелочах», как пропитание или починка дырявых сапог солдата, никому маршалу и в голову не приходило. Выдали тебе жалованье — и крутись как хочешь. А кроме жалования у тебя же и ружье есть — так что солдат всегда был готов «сэкономить» денежки при добычи пропитания у местного населения. Как местное население такую армию любило — не передать. Ну а если в данной конкретной местности таких же бедолаг еще тысяч двадцать и они уже объели все, что можно — ну… Не повезло! Одна надежда на скорый штурм, чтобы у врага чего раздобыть.

Понятно, что с такой армии в крепости сидеть гораздо легче, чем те крепости брать.

Но одним сидением войну не выиграть, нужно наступать самим. Вот голландцы именно сейчас это и делают, наступают. Герцогенбош в осаде. Глухо рокочут пушки, медленно, но неотвратимо стирая с лица земли мощные и хорошо укрепленные форты «Бастиона Вюгт»: «Изабеллу» и «Святого Андрея». Ответный огонь совсем слабый. Голландцы осмелели настолько, что подтащили пушки почти вплотную к стенам. Ежится теплым сентябрьским деньком испанский часовой. Неуютно ему.

Какая-то неправильная это осада! В самом деле. Вокруг Герцогенбоша сплошные болота, сам он стоит на трех реках. Четыре раза уже пытались голландцы взять проклятый город, но как?! Как его возьмешь, если его ни окружить нельзя нормально — в болоте же не воюют! — ни прекратить подвоз пороха, ядер и еды по рекам… Так, постояли на сухом, постреляли друг в друга — да и разошлись до следующей кампании.

А тут… В голову испанского солдата начинают залезать нехорошие мысли. Могут ведь и взять, еретики проклятые!

Пятая осада Герцогенбоша началась совсем не так, как предыдущие.

Был май. Войска Республики под командованием самого штатгальтера капитан-генерала (таков был высший воинский чин Республики) Фредерика-Генриха Оранского, младшего сына Вильгельма Молчаливого и младшего брата Морица Оранского, к самому городу подходить вообще не стали. Войска были не так, чтобы очень уж и велики — всего-то двадцать четыре тысячи пехоты и четыре тысячи кавалерии. В городе только гарнизон девять тысяч насчитывал, а ведь есть еще и ополчение. Да и по рекам всегда могут подмогу подвезти, до испанских гарнизонов в Антверпене и Маастрихте не так уж далеко. На что надеются эти мятежники?!

А республиканские солдаты сняли свои мундиры, вооружились… лопатами и начали копать. Господин губернатор Герцогенбоша сам вышел на стену поглядеть. Копают. Далеко, даже из пушки не достать. Но видно прекрасно.

Копают. И — смотри-ка! — что-то строят.

— Что это они возводят там? — удивился господин губернатор.

— Какие-то башни… — свита тоже в недоумении.

Но какие еще башни?! Осадные? В самом деле, для осадных башен — далеко, да и какие осадные башни в век торжества артиллерии?! Их десять раз на куски разнесут, пока успеют подтащить.

— Разрешите доложить, — рапортует начальник гарнизона, уже успевший с утра пораньше отправить разведку. — Они строят мельницы!

— Что?! — багровеет от гнева губернатор. Он сам был храбрым солдатом и неплохим полководцем, но… но мельницы! Мельницы в качестве осадных орудий! Это уже кажется ему издевательством.

— Проклятые еретики! — кричит господин губернатор Антоний Схец, граф Годенброк. — Они и в аду построят свои чертовы мельницы!

А солдаты Республики дисциплинированно и неустанно копали. И копали. И строили мельницы. Испанским солдатам такое видеть было чудно. Действительно, что же это за армия такая, что — смотри, смотри! — копают с утра до вечера, а еда все равно вечером есть, добывать не надо! И палатки расставлены. И оружие те, что копают, с собой в грязи не таскают, а хранят где-то там. И не боятся ведь, что украдут. А охранение наоборот — всегда при ружьях и опять-таки, всегда на посту. Странная армия, они, небось, и приказы офицеров, даже не своих капитанов, слушают.