Тревожный звон славы - [217]

Шрифт
Интервал

Погода осенью известна: небо то ясно, то затянуто тучами, то вёдро, то дождь. И дождь будто вовсе не прекращается — дорога развезёт, проехать по ним невозможно, вдруг и снежинки начнут виться, а по утрам ледок покроет лужицы... Из этого сумрака, дождя, грязи горевший в нём огонь. Прометея выплавлял творения одно совершеннее другого.

В пустом доме, в одинокой его обители, гулко отзывались шаги, когда он расхаживал по комнате.

III


Вот важное наблюдение! Одно и то же чувство, в зависимости от силы, с которой оно овладевает человеком, может служить предметом для разных драматических жанров. Например, скупость, которой, кстати, весьма подвержен отец. В не очень сильной степени она под стать водевилю, сделавшись сильнее — пригодна для комедии: например, «Скупой» Мольера. Но превратившись во всепоглощающую страсть, она порождает уже трагедию.

Возможность маленькой трагедии на нарастании одного чувства, на одном душевном состоянии, на едином движении страсти он понял однажды в Михайловском во время прогулки: в голове возникла с ослепительной яркостью сцена объяснения Димитрия и Марины. Уже тогда наметил он список сюжетов, и среди них «Димитрий и Марина». Теперь он принялся осуществлять давние замыслы.

После «Скупого рыцаря» воплотил он давнюю, заветную, воистину глубоко личную мысль о Моцарте и Сальери[415].

Заглавие «Зависть» говорило бы о трагедии Сальери, но замысел был совсем о другом — о трагедии Моцарта. И заключалась эта трагедия в том, что Моцарт — на высоте устремлений, гений по совершенству — принадлежит не земле, а небу, он посланец иных миров, серафим, залетевший на землю, но умеющий жить не земными законами, а лишь тайными потребностями духа. Что будет, если люди, им заворожённые, возьмут примером его прихоти — ненужные, бесцельные, ни с чем не сообразные? Сумбур и разрушение. И Сальери — талант рядовой — спасает человеческий род. Он говорит:


...Я избран, чтоб его
Остановить — не то мы все погибли...

Ради этой спасительной дели Сальери прибегает к величайшему для него сокровищу, которым обладает, — яду, дару любви. И как в каждой трагедии, гибнет её герой, потому что трагедия в том, что Моцарты на земле не нужны. Ни Моцарт, ни равный ему Пушкин. Это была трагедия о себе самом. Недаром с юных лет к светлой радости жизни всегда примешивалось тягостное и мрачное чувство обречённости. Увы, он не создан для счастья! Увы, он недолговечен и его ожидает «чёрный человек».

Звонкую фразу: «Гений и злодейство — две вещи несовместные» — он думал было выбросить вовсе, потому что эта звонкая фраза — афоризм, — в общем-то несправедливая, ни о чём не говорила, но могла отвлечь на ложный путь.

Использовал он и легенду о Дон-Жуане, опять же по-своему истолковав её. Ну да, знаменитый авантюрист и любовник наказан совсем не за разврат. Ведь с Лаурой он предался любовным утехам рядом с ещё не остывшим трупом убитого им соперника, и кары никакой не последовало. Но он преступил земное и вторгся в тайны загробные. Да, донну Анну он соблазняет на виду у каменной статуи им же убитого командора в порыве отчаянного безрассудства, бросая вызов дьявольским, запредельным силам.

Недаром в списке значился и «Влюблённый бес»!

Действие маленьких драматических творений он вывел за пределы России. И не случайно. Россия уже прочно находится в числе европейских держав, и русскому поэту доступны и понятны и история, и нравы, и психология различных европейских эпох. Но и перенесённые в средневековье, его творения оставались вневременными, вечными, общемировыми.

Он так увлёкся работой, что не услышал, как скрипят доски пола под тяжёлыми шагами Калашникова.

   — Александр Сергеевич, ежели желаете ехать, то коляска ждёт.

Пушкин вскочил со своего места.

   — Да, да! — Нужно было узнать, свободен ли путь в Москву.

Дорога была невозможная. Колеса вязли. Тащились шагом.

В тридцати вёрстах, вблизи большой дорога, раскинулась обширная усадьба княгини Голицыной[416]. У неё он надеялся узнать новости.

Они были неутешительные: всюду холера и карантины.

Княгиня была очень толста. Она шумно дышала, при этом необъятный её бюст заметно колыхался. Она тотчас согласилась послать людей на проезжий тракт выяснить, сохранено ли сообщение с Москвой.

Как давно не читал он газет! У княгини были «Московские ведомости» лишь недельной давности, и он узнал о благополучном разрешении эрцгерцогини Софии от бремени, о смерти 150-летней женщины, о том, что холера пришла в Москву и там государь.

Вернулись люди Голицыной и сообщили, что дороги в Москву перекрыты, а жители оставили город.

Оставили город? Где же Натали? В Москве или Гончаровы благополучно находятся в своей деревне?

Нужно, нужно было возвращаться!.. Однако пришлось остаться в Болдине.

Перед мысленным взором вспыхивал прелестный образ.

   — Что вы читаете? — спросил он однажды.

   — Прочла «Юрия Милославского», — краснея, ответила она.

   — Конечно же сейчас все читают Загоскина[417].

   — Ах, это так чудесно, что Анастасья, дочь боярина Шелонского, из невесты не любимого ею поляка вдруг сделалась женой Юрия Милославского. — Она была рада, что Пушкин нашёл доступную ей тему для разговора. — Ах, какая неожиданная их встреча... Это венчание в церкви, когда ей угрожала смерть, — я плакала, читая.


Еще от автора Лев Исидорович Дугин
Северная столица

В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.


Окаянная Русь

Василий Васильевич II Тёмный был внуком Дмитрия Донского и получил московский стол по завещанию своего отца. Он был вынужден бороться со своими двоюродными братьями Дмитрием Шемякой и Василием Косым, которые не хотели признавать его законных прав на великое княжение. Но даже предательски ослеплённый, он не отказался от своего предназначения, мудрым правлением завоевав симпатии многих русских людей.Новый роман молодого писателя Евгения Сухова рассказывает о великом князе Московском Василии II Васильевиче, прозванном Тёмным.


Князь Ярослав и его сыновья

Новый исторический роман известного российского писателя Бориса Васильева переносит читателей в первую половину XIII в., когда русские князья яростно боролись между собой за первенство, били немецких рыцарей, воевали и учились ладить с татарами. Его героями являются сын Всеволода Большое Гнездо Ярослав Всеволодович, его сын Александр Ярославич, прозванный Невским за победу, одержанную на Неве над шведами, его младший брат Андрей Ярославич, после ссоры со старшим братом бежавший в Швецию, и многие другие вымышленные и исторические лица.


Гнев Перуна

Роман Раисы Иванченко «Гнев Перуна» представляет собой широкую панораму жизни Киевской Руси в последней трети XI — начале XII века. Центральное место в романе занимает фигура легендарного летописца Нестора.


Цунами

Первый роман японской серии Н. Задорнова, рассказывающей об экспедиции адмирала Е.В.Путятина к берегам Японии. Николай Задорнов досконально изучил не только историю Дальнего Востока, но и историю русского флота.