Тревожный звон славы - [219]
«Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай» — такой эпиграф из Байрона поставил он.
Главу он начал с осмысления своего творческого пути. Сначала воспоминания о лицее, о себе, лишь расцветающем, когда к нему впервые явилась муза; он говорил о ней так, как говорит о возлюбленной, как будто она была неразрывной частью его собственного «я». Она являлась, овладевала им почти насильственно, и в эти часы свиданий с ней он был иным, чем в обыденной жизни. Он так и говорил: «мы» — муза и он — и называл её то шаловливой певуньей, то вакханочкой на его пирах, среди петербургских друзей, то наездницей, скачущей по степям или в горах Кавказа, то спутницей на брегах Тавриды, то подругой в шатрах бродячих цыган — и вот, наконец, в строфах «Евгения Онегина» она явилась уездной барышней. В заключительной главе поэмы он привёл свою музу на чинный петербургский раут, где Онегин, вернувшийся из долгого путешествия, должен встретиться с замужней, преображённой, холодно-царственной Татьяной...
Развязка драматична — иначе быть не могло в силу трагедии на Сенатской площади. Какую сцену придумать? Через что воплотить трагедию?..
Ему вспомнилось прощание с Машей Раевской в блестящем салоне Зинаиды Волконской. Она не могла остаться! Она другому отдана и будет век ему верна. Не ради благополучия и приторной морали совершала она подвиг — в нём был высший долг и вечная преданность идеалам.
Прощай, прощай, прожитое — печальное и радостное, обещанное и несбывшееся.
Неужели накануне счастья он думал, что рано оставит жизнь?
Казалось бы, роман окончен. Но, создав героя времени, он хотел воссоздать и саму эпоху. Это было время военных поражений и побед русского слабого царя и время дружеских сходок, споров молодых умов, приведших к науке мятежа. И хотя он был дружен со многими, и хотя, если бы не особые обстоятельства, сам оказался бы на Сенатской площади, и хотя с величайшим состраданием относился к участи заживо погребённых, он позволил себе иронический тон, ибо не правы они были перед строгим и беспристрастным судьёй — историей.
Он писал, потому что не мог не писать, зная, что должен будет частью сжечь, частью зашифровать строфы. Десятую главу он писал так же, как и первую, — без всякой надежды, что она увидит свет.
Но нельзя, невозможно было больше задерживаться, и он потащился за пропуском в Лукоянов — дрянной городишко.
Уездный предводитель Ульянин[418] — совсем ещё молодой человек, державшийся строго и официально, — в пропуске отказал. Пушкин распалился: да что, да почему, да он напишет жалобу губернатору!
— Вот и пишите, — строго произнёс Ульянин. — А пока предлагаю вам должность окружного надзирателя за карантинами.
— Нет уж, увольте, — решительно отказался Пушкин. — Да и с какой стати? Моё имение вовсе в другом уезде.
— Однако же в нынешних обстоятельствах все дворяне действуют весьма усердно. А вы в собственном своём имении не выполнили даже «Приказа по борьбе с холерой». Вам надлежит, господин Пушкин, следить за чистотой в домах, ни в коей мере не допускать мужиков на улицу неодетыми, босиком, особенно пьяными...
Ульянин долго давал наставления.
Из Болдина он послал просьбу губернатору в Нижний Новгород о выдаче свидетельства на проезд через цепь карантинов.
А погода вдруг изменилась опять к теплу, с новой силой пошли дожди.
VI
Как разгорелась борьба с Булгариным после издания «Литературной газеты»! Противники обменивались ощутимыми, весьма увесистыми ударами и оплеухами.
Булгарин осмелился написать в «Северной пчеле»: «Можно ли требовать внимания публики к таким произведениям, какова, например, глава VII «Евгения Онегина»? Мы сперва подумали, что это мистификация... Совершенное падение...» А когда Булгарин в «Литературной газете» прочитал анонимную критику на своего «Дмитрия Самозванца», он, приняв за анонима Пушкина, обрушился на него грязным пасквилем «Анекдот»: некий французский писатель в своих сочинениях не обнаружил ни одной мысли, ни одного возвышенного чувства... у него сердце — холодное и немое существо, как устрица, а голова — род побрякушки, набитой гремучими рифмами...
Перо у Булгарина было острое, но у Пушкина оно было куда острее: он заклеймил наглеца образом французского полицейского Видока, сделав всеобщим достоянием секрет сотрудничества Булгарина с III Отделением.
В ответ неутомимый Булгарин указал на происхождение Пушкина от негритёнка, купленного шкипером за бутылку рома.
Что ж, Пушкин ответил великолепной «Моей родословной».
Но дело было не столько в Булгарине, сколько в общей оппозиции и «Атенея», и «Вестника Европы», и «Московского телеграфа» против аристократов, объединившихся вокруг «Литературной газеты». Что это означало? Что в России происходили какие-то сдвиги и на сцену устремлялось новое сословие? Но разве не дворянство было носителем культуры в течение веков? Во всяком случае, приходилось выносить обидные выпады. Их именовали «Обществом друзей взаимного прославления»: Дельвиг прославляет Пушкина — русского Байрона — или Плетнёва — русского Лагарпа; Пушкин прославляет Дельвига — русского Горация
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Василий Васильевич II Тёмный был внуком Дмитрия Донского и получил московский стол по завещанию своего отца. Он был вынужден бороться со своими двоюродными братьями Дмитрием Шемякой и Василием Косым, которые не хотели признавать его законных прав на великое княжение. Но даже предательски ослеплённый, он не отказался от своего предназначения, мудрым правлением завоевав симпатии многих русских людей.Новый роман молодого писателя Евгения Сухова рассказывает о великом князе Московском Василии II Васильевиче, прозванном Тёмным.
Новый исторический роман известного российского писателя Бориса Васильева переносит читателей в первую половину XIII в., когда русские князья яростно боролись между собой за первенство, били немецких рыцарей, воевали и учились ладить с татарами. Его героями являются сын Всеволода Большое Гнездо Ярослав Всеволодович, его сын Александр Ярославич, прозванный Невским за победу, одержанную на Неве над шведами, его младший брат Андрей Ярославич, после ссоры со старшим братом бежавший в Швецию, и многие другие вымышленные и исторические лица.
Роман Раисы Иванченко «Гнев Перуна» представляет собой широкую панораму жизни Киевской Руси в последней трети XI — начале XII века. Центральное место в романе занимает фигура легендарного летописца Нестора.
Первый роман японской серии Н. Задорнова, рассказывающей об экспедиции адмирала Е.В.Путятина к берегам Японии. Николай Задорнов досконально изучил не только историю Дальнего Востока, но и историю русского флота.