Река Сороть после множества поворотов и изгибов впадает в Великую. Выше по течению в пятидесяти километрах стоит Опочка, ниже в ста километрах — Псков.
Сороть — речка небольшая, но её берега издавна славятся живописностью. Земли эти некогда числились в дворцовой волости, ими одаривали любимцев. Так, Ганнибалам[1] пожалована была Михайловская губа, Вындомским[2] — соседняя Егорьевская губа.
...Осип Абрамович Ганнибал строил Михайловское, соблюдая геометрически правильную планировку XVIII века. В центре прямоугольного двора, ограждённого деревянным забором, разбита была круглая травяная куртина; огибая её, к крыльцу пролегли подъездные дорожки. От господского дома — одноэтажного, рубленого, крытого и обшитого тёсом — прямыми линиями по обе стороны двора стали служебные флигели. Против усадьбы раскинулся обширный парк; за службами протянулся фруктовый сад. Не забыли и парковые затеи: расходящиеся дугами аллеи, искусственные пруды, островки, мостики. Хоть и не велики, но устроились теплицы, пасека, птичник, голубятня...
С края высокого холма над Соротью открывается обширный вид на заречную долину, бесконечные заливные поля и нивы, спокойные озёра, сосновые рощи, мельницы и разбросанные там и сям деревни.
Имение Ганнибала по наследству перешло к его дочери — Надежде Осиповне Пушкиной[3].
Отставной армейский полковник Александр Максимович Вындомский выстроил усадьбу на северном из трёх холмов — отсюда и название: Тригорское. Здесь свободная планировка, нет регулярности, нет правильности, службы разбросаны и отстоят друг от друга. Но хозяйство обильнее, парк обширнее, его затеи богаче: беседки, пруды, островки, запруды, зелёные коридоры, редкой формы деревья. Рачительный хозяин основал и полотняную фабрику, собрал гравюры, книга, живопись, литографии, фарфор, хрусталь. С вершины холма — с крутым спуском к извилистой реке — можно любоваться на поля и нивы, на неровную дорогу, бегущую из Михайловского мимо озера Маленец на заглохшую, старую псковскую дорогу.
Имение Вындомского по наследству перешло к отроковице Прасковье — в дальнейшем в замужествах Прасковье Александровне Осиповой-Вульф[4].
...Несколькими километрами южнее поднимаются Святые Горы. Здесь исконно древние селения и старинный Святогорский мужской монастырь. Он заложен в 1569 году по приказу Ивана Грозного. Существует легенда, будто бы на этих горах святому юродивому некогда привиделась чудотворная икона, — и повелел Иван Грозный заложить монастырь.
Дорога из Михайловского подводит к восточным, самым старым, Анастасьевским воротам. Над двухметровой каменной оградой, над развесистыми липами высится на крутизне Успенский собор — купол его виден издалека. Монастырь был прежде богат, владел и полями, и выгонами, и рощами, и богатыми рыбой водами, и не одной сотней крестьян, а потом обнищал. Но долго ещё стекались сюда богомольцы поклониться чудотворным иконам и шумели под крепкими стенами знаменитые ярмарки...
Земли Псковщины знали многие смуты и войны, городище Воронин, что рядом с Тригорским, выдвинули форпостом от нежданных нашествий; здесь и сейчас ещё видны остатки крепостной стены и земляной насыпи. Есть по местам и другие приметы старины.
Псковщине не занимать красивых уголков. Но к берегам Сороти некогда приезжал Александр Сергеевич Пушкин и сделал тихие поля, холмы и рощи знаменитыми на века.
Как нелепо-мучительно может тянуться время. Сколько часов прошло с тех пор, как он отправил Никиту[5] за лошадьми? Раздражение и неразбериха в душе нарастали.
Крупные мухи с зеленоватыми крылышками с жужжанием бились о сетки на окнах. Неряшливые обои в цветочках пузырились, потолок — низкий и тёмный — казалось, давил, в пустом зале было душно, половой с полотенцем через руку, не зная, чем занять себя, поправлял мятые скатерти на квадратных столах. За массивной дубовой стойкой высились полки со штофами, бутылками, посудой, горшками. Из приоткрытой кухонной двери несло запахом жареного лука. Кружилась голова.
Кухонная дверь приоткрылась шире, и хозяин заведения, осторожно ступая мягкими сапожками по крашеным доскам пола, подошёл к приезжему. Он не мог стереть со своего востроносого, с быстрыми глазками лица выражения изумлённого любопытства.
— Monsieur Pusckin, — сказал трактирщик вкрадчиво, — voudrez-vous prendre le petit...[6] — он предлагал закусить.
— Что? — Пушкин вздёрнул голову. Французский выговор щёголя — хозяина трактира был до смешного плох. — Никита, а? — сказал он возбуждённо. — Сколько ждать, а?
Трактирщик, который именовал себя Жаком, почтительно изогнулся.
— Господин Пушкин, я предлагал лошадей. — В голосе его слышался лёгкий упрёк: неужели знаменитый поэт, сын почтеннейших помещиков уезда, сомневается, что он, Жак, на всё готов для него. — А не хотели моих, так вольных нанять...
Нанять! В том-то la diablesie[7], мой юный Жак, и заключается, что, когда нанимаешь, нужно платить. А он по дороге издержал последние деньга. Представить же, как платит отец, было невыносимо.
