Третья ментальность - [2]

Конечно, кое-какие миниатюрные, но чрезвычайно полезные штучки можно было вживить под кожу. Однако, немного подумав, Пётр отказался от этой идеи: нет, аборигены Новой Ойкумены далеко не такие простаки, каковыми до сих пор кажутся большинству антитеррианских исследователей.

Сам ксенобиолог принадлежал к той немногочисленной группе, которая считала сапов бестиями более чем продвинутыми. Даром, что ходят голыми и пользуются лишь элементарными каменными да костяными орудиями. И будто бы не знают даже лука со стрелами. Ага… не знают! Однако для таких сложных абстрактных понятий, как «дискретность», «непрерывность», «континуум», «экстраполяция», «энтропия» и множества других в их языке без труда находились соответствующие эквиваленты! С какой стати? Ведь, если обратиться к земному опыту, язык этих дикарей должен быть предельно конкретным. В лучшем случае — образно-метафорическим. А вот — поди ж ты…

Ожидание затягивалось. Тревога Петра усиливалась. Непонятно, в общем-то, почему: ну да, одному в незнакомом мире… голому и безоружному… однако в джунглях Новой Ойкумены будто бы не водилось тварей по-настоящему опасных для хорошо тренированного взрослого человека. Особенно для родившегося и выросшего в суровых условиях Антитерры. И тем не менее… с пяти-шестиметровым крокодилом он вряд ли справится… да, ещё не было зарегистрировано ни одного случая нападения местного крокодила на человека… и сапы их вроде бы не боятся… но…

…наглядной иллюстрацией опасений Петра явилась высунувшаяся недалеко от кормы лодки полутораметровая чёрно-зелёная башка. И широко распахнула усаженную белыми треугольниками зубов хищного вида пасть. Растерявшийся ксенобиолог, забыв и о полугодичных специальных тренировках, и о четырнадцати годах обучения на биофаке, и обо всём своём девяностосемилетнем жизненном опыте, ухватился за толстую ложноветку и, как по канату, забрался по ней метров на шесть, к основанию отходящего от ствола воздушного корня. С ловкостью уступающей, конечно, ловкости Иньша, но наверняка превосходящей ловкость земных матросов парусного флота. И здесь наверху, оседлав опору и спиной привалившись к стволу, успокоился и устыдился своего детского поведения: надо же! Словно какой-нибудь первоклашка при виде снежного волка! А всё потому, что голый. Стало быть беззащитный. Дикарь дикарём… вроде сапа… ну да, нашёл, понимаешь ли, дикарей…

Эти размышления Петра были прерваны Иньшем, явившимся бесшумно и неожиданно. Глянув на торчащую рядом с лодкой крокодилью голову, сап что-то тихо просвиристел — страховидная рептилия сразу же растворилась в чёрной, невидимой сверху воде. Соскользнув по корневетке в лодку, Иньш жестом пригласил Петра последовать его примеру. С чем ксенобиолог успешно справился, хотя далеко не с той быстротой, с которой немногим раньше взлетел наверх. Сап взял весло, и лодочка вновь заскользила в зелёном сумраке, ловко лавируя между коричневато-серых тянущихся вверх воздушных корней, псевдостволов и свешивающихся ложноветок.

С появлением Иньша тревога, внезапно овладевшая Петром, значительно уменьшилась, однако не рассеялась полностью, и сейчас, удобно устроившись на кормовом сиденье, ксенобиолог размышлял о том, почему сап так заметно обеспокоился, услышав плеск чужого весла. И принял все меры, чтобы не попасть на глаза проплывающим мимо путникам. Нет, с точки зрения земного дикаря — для которого всякий чужой почти обязательно враг — поведение Иньша было вполне естественным: спрятаться, переждать, разведать и, выяснив кто и с какими намерениями приближается к нему, напасть, убежать или вступить в переговоры. Вот только… сапы никоим образом не являлись земными дикарями!

За десять лет, со времени их открытия, у аборигенов Новой Ойкумены люди не обнаружили не только никаких следов каннибализма или жертвоприношений особей своего вида, но и хоть сколько-нибудь кровавых конфликтов. Что не могло не удивлять: столь низкого уровня агрессивности, исходя из опыта становления не только человеческой цивилизации, но и нескольких других, открытых землянами в ходе Второй Звёздной Экспансии, следовало ждать на несравненно более высоком уровне нравственного развития — значительно превосходящем достигнутый к этому времени видом Homo sapiens. А никак не у голых дикарей. Которым полагалось если не кушать друг друга, то в бесконечных войнах с увлечением отрезать головы, снимать скальпы, насиловать, грабить, жечь. А вот, поди ж ты: не грабят, не насилуют, не снимают, не отрезают, не кушают. Во всяком случае, в мало-мальски широком, заметном со стороны масштабе. Почему? И чего тогда, заслышав плеск чужого весла, так испугался Иньш?

Петру страшно хотелось сейчас же расспросить сапа о причине его испуга — увы, сейчас это было невозможно: вернувшись из разведки, Иньш показал жестом, что им следует сохранять молчание. А так как на распространённом у аборигенов языке мимики и жестов ксенобиолог мог изъясняться в крайне ограниченных пределах, нечего было и думать узнать у сапа, что именно его встревожило. Однако голому, безоружному Петру знать хотелось сейчас же, не откладывая в долгий ящик, и он, почти не надеясь на успех, решил попробовать…