Треснутая трубка - [19]

Виталий, не отрывая глаз от пальцев майора, следил за его движениями. Наконец он разгладил бумажную ленточку и, разобрав выведенные на ней миниатюрными буквами слова, поднял голову.

— Слушайте, Виталий Сергеевич, что оставил ваш отец после себя… «Родине, советским людям. Мы уничтожили 270 фашистов, потопили 3 катера. Николай Удяков с Павлом Тарасовым взорвали «Фатерланд». Меня выследили фашисты, в порт вернуться не могу. Попытаюсь напоследок спасти десяток партизан, вывезенных гестаповцами на катере «Шнеллер», и взорву катер. Прощай, Отчизна!

С. Синичкин. 20.IV.43 г. Одесса».

Виталий вскочил на ноги, но майор усадил его обратно и придвинул к нему записку отца. Прижав дрожащими пальцами лупу, он несколько раз перечитал ее и прижал к груди.

— Отец… отец… — беззвучно шептал Виталий, не замечая стекающих по щекам слезинок и не в силах проглотить застрявший в горле твердый комок. — Спасибо вам, Александр Александрович… От меня, от бабушки… Вы помогли нам узнать правду об отце…

— Вашему отцу, Сергею Петровичу Синичкину, удалось создать сильно законспирированную подпольную группу. Таких групп в оккупированной Одессе, разумеется, было немало. Мы располагаем подробными сведениями об их действиях против оккупантов. А вот сбор материалов о делах отряда, который возглавлял ваш отец, завершаем только сейчас. Конечно, людей, помнивших механика Готлиба Синичкина, встречали мы и раньше, но никто из них не знал, что он же был и командиром отряда партизан. Лишь недавно стало нам известно, что самые близкие соратники Сергея Петровича, через которых он осуществлял руководство действиями группы, вскоре после его гибели были арестованы и казнены. Потому так долго и не удавалось раскрыть истину. Верный след мы нащупали лишь с получением письма Вургуна Эксузьяна, он сообщил нам о случае на катере «Шнеллер». Но ниточка быстро оборвалась, мы не успели поговорить с Эксузьяном, он умер. Позже поступило другое, притом весьма любопытное, письмо. Только встретившись с его автором, жителем приморского поселка Тарасовым, узнали мы тайну Готлиба Синичкина. Оказывается, перед поступлением на работу в порт Сергею Петровичу удалось оформить поддельный паспорт с новым именем, и знали о том лишь трое или четверо его верных друзей. Рассказал нам Тарасов также о серебряном портсигаре: он был подарен вашему отцу начальством порта, которое считало его весьма преданным работником. От Тарасова же узнали мы о тайном «сейфе» в остове золотого кольца, которое носил ваш отец.

— Он, вероятно, и сам был в отряде?

— Тарасов? Ну, конечно. Про него, Павла Ефимовича Тарасова, и говорится в этой записке. К счастью, он остался жив, а Удяков погиб при взрыве «Фатерланда»…

— Вы сказали — «Павел Ефимович»?..

— Да, именно он назван в записке. Кстати, он ведь побывал у вас на катере. Говорит, захотелось удостовериться, не сын ли вы Сергея Петровича. Но раскрыть себя, чудной он человек, не осмелился, неудобно, видите ли, показалось ему навязываться большому ученому в приятели его отца. Идемте, я вас познакомлю с ним, он и сам теперь жаждет с вами встречи…

Дубенко и Синичкин направились к дверям, но майор, будто что-то вспомнив, вдруг остановился и сказал:

— Минуточку, Виталий Сергеевич! Что касается Тарасова, я должен вас предупредить вот о чем… О предстоящем аресте вашего отца его друзья каким-то образом узнали заранее. Но времени, чтобы известить его об этом, у них не оставалось, только перед самым отходом катера от причала смогли они предупредить его об опасности. Близкие Синичкину товарищи были уверены, что выдал его врагу провокатор. И заподозрили в этом Тарасова. Подпольщики решили вынести ему высшую меру наказания, но осуществить задуманное не успели, — были и сами схвачены фашистами. Арестовало гестапо и Тарасова. Трижды бежал он из лагеря, перенес всяческие истязания и мучения, но чести советского человека не ронял ни разу. После освобождения юга страны он поселился в приморском поселке, там работает и поныне. В общем, не позавидуешь ему: все эти годы носил он на сердце тяжелейший груз — подозрение, обвинение друзей в измене и предательстве. Постоянно беспокоила и мысль, что он на свете единственный человек, кому известна тайна Готлиба Синичкина и что он обязан раскрыть ее людям. Но Тарасов и боялся, и переживал, что ему могут не поверить. Только прочитав газетное сообщение об извлечении архива «Фатерланда» решился он обратиться к нам. И первое, о чем попросил, искать в только что полученных нами от моряков архивных материалах гестапо имя провокатора, выдавшего механика Синичкина и его друзей. И действительно, теперь мы знаем и подлинное имя предателя, и его гестаповскую кличку «Зубастый». Думаю, разыскать его не представит большого труда… А вот относительно Павла Ефимовича… тут никаких сомнений, он действительно был одним из верных боевых друзей вашего отца, и я уверен, что он многое помнит и расскажет вам.

С каждым словам майора Виталий проникался все большим уважением к бывшему бойцу подполья со столь трудной и необычной судьбой.

Когда Дубенко привел биофилолога в просторную, заставленную цветами комнату в конце длинного коридора, навстречу ему поднялся сидевший у окна пожилой мужчина. Виталий с первого же взгляда — по шраму на лбу, глубоко прорезавшимся морщинам на лице, коротко подстриженным седым волосам — признал в нем странного посетителя, вызвавшего у Рены, а потом — что греха таить! — и у него тоже какое-то смутное подозрение.