Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV - [126]

Жолты щеки, рябы: дробь.

И сертук мой жирный, чорный,

Весь точь в точь, еврейский гроб.

– Я прошедший человек,

Я бродящий человек.

Я хотящий человек[1134].

Другим полем, где интересы Гнесина и Чурилина совпадали, был Театр им. Мейерхольда (ТиМ). Оба поддерживали творческую связь с режиссером, который, в свою очередь, отдал дань гнесинской теории, используя его методику в театральных постановках[1135]. Возможно, именно в пространстве этого театра еще в 1920-х гг. окрепла дружба композитора и поэта, по крайней мере сам Чурилин относил начало своих контактов с режиссером ко времени активного сотрудничества с ним же и Гнесина: «‹…› с 1924 – соратник Маяковского, Асеева, Мейерхольда», – писал он в одной из автобиографий[1136]. Отметим, что в тот же период, продолжая разрабатывать национальную тему, композитор создаст известную сюиту «Еврейский оркестр на балу у городничего» (op. 41, 1926)[1137] для знаменитого мейерхольдовского спектакля «Ревизор» (1926).

В начале 1930-х Гнесин и Мейерхольд стали желанными гостями на литературных вечерах Чурилина, и нередко в его письмах оба имени появлялись рядом, что свидетельствовало о своего рода импровизированном дружеском союзе между композитором, режиссером и поэтом[1138]. О том же говорит и юбилейное приветствие, приподнесенное Чурилину от труппы мейерхольдовского театра к «25-летию» его творческой деятельности; в его основу было положено эссе, принадлежащее перу М.Ф. Гнесина и посвященное чурилинской «песенной» поэзии начала 1930-х гг. Гнесин вкладывал в понятие «музыкальность» (в применении к текстам поэта) важные для футуриста характеристики: «словотворчество», «звукоуподобления», полиметричность[1139]. Отметим, что и годом ранее планировалось выступление Гнесина на ту же тему. Так, под впечатлением от генеральной репетиции все того же «Ревизора», «самого удивительного в мире спектакля», Чурилин (30 июня 1932 г.) писал Мейерхольду о своем желании читать стихи перед труппой театра:

‹…› если Всеволод Емильевич ‹так!› ратифицирует мое предложение, я хотел бы в свободный день труппы выступить пред ней с чтением избранных своих opus’ов

если это удобно, я буду читать пред ними и свое посвящение Мейерхольду-Райх – о Ревизоре[1140].

ассистировать мне в передаче стихов будет моя чтица А.Д. Макаревская[1141] бывшая ваша актриса, с которой я работаю.

вступительное предложу сказать Н.Н. Асееву

концовку (о впечатлении) – вам, дорогой старший товарищ, Всеволод Эмильевич.

Со вступительное ‹так!› – об отношении этих стихов к музыке – М.Ф. Гнесин[1142].

Программа – утверждается редколлегией: Мейерхольд – Райх – Гнесин – Асеев – Чурилин – Каменская[1143].

Скажем еще несколько слов о тех литературных встречах и юбилеях, организацией которых Чурилин активно занимался по «возвращении» в литературу. Как правило, они носили условный и практический характер, но редко получали желаемый результат. Тем не менее фрагментарные свидетельства об устройстве чурилинских «чтений», оставшиеся в его переписке, дают некоторое представление о той литературно-театрально-музыкальной среде, частью которой старался стать в это время поэт, периодически выпадавший из культурного контекста. В этом отношении М.Ф. Гнесин, действительно ценивший его творчество, сыграл немаловажную роль посредника в музыкальных контактах поэта. Кроме того, в письмах к композитору Чурилин нередко «составлял» списки гостей, среди которых фигурировал и сам адресат (порой упоминаемый, как и Мейерхольд, с особым почтением – в третьем лице):

‹…› поддержка меня Гнесиным, Новицким, Молотовым[1144], Богатурьянц[1145], Асеевым, прежде – Бриком[1146] – Пастернаком[1147], – Парнок С.[1148] – это лишь рекомендует меня как поэта, художника и мастера гран ар[1149], но тогда меня надо поддержать и далее Гнесину и хотя позднее, хоть на короткое время у Парнок. Это – просьба о поддержке, гордая и «правовая» – ибо если Гнесин, Гнесины устроили мой вечер – они не ошиблись. Я не уронил себя и место в грязь. Прошу притти ‹так!› хоть и на минутку к Парнок[1150].

Как видно из чурилинских «перечней», в число постоянных приглашенных входил сотрудник Наркомпроса, театровед П.И. Новицкий и его жена Е.Р. Багатурьянц. Они также принадлежали к старым знакомым поэта, дружба с которым началась, судя по всему, в Крыму, в период Гражданской войны и революции. Об их общей одержимости литературой в то время Чурилин вспомнил в своей «Тяпкатани»: «Вот Вновевицкий Савл Иааанч ‹Новицкий Павел Иванович›[1151] и вот Аура ‹Лаура›[1152], вожди подпревкома и революции, а какие веселяки и читаки стихов-прозы в морозы дней, в буране ночей, в дожди свинчаток стихов, бивших из подполья ‹…›»[1153]

Приведем еще несколько фрагментов из писем к Гнесину, с перечнями приглашенных. В письме от 5 ноября 1932 г. Чурилин вновь вернулся к той же идее в надежде сформировать «комиссию» «не по похоронах а по рождению поэта»: «В составе: Председатель – М.Ф. Гнесин. Члены: П.И. Новицкий, Е.Р. Богутурьянц ‹так!›, Н.Н. Асеев, О.М. Брик, Е.Ф. Гнесина[1154], С.А. Богуславский[1155], Н.С. Вертинский[1156] ‹…›»[1157]