Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV - [120]
Однако стихи Кювилье, так и не увидевшие свет в составе этого альманаха, все еще планировались к публикации отдельным изданием и следующим коктебельским летом. В своем первом письме к Блоку от 22 августа 1914 г. она косвенно намекала на свое желание, чтобы он написал к ним предисловие: «Я хочу прислать Вам свои стихи – весной, после войны они будут напечатаны, но я хочу, чтобы Вы их знали раньше, меня раньше знали – Несколько дней тому назад Ал. Толстой, говоря о них, сказал мне: “Мы Вам несколько предисловий напишем. – Ну, я могу написать, Макс (Волошин), – Бальмонт”. И я ответила: “Я больше всех люблю Блока”. – Но он сказал: “Блок французских стихов не любит”. – И я с того дня еще сильнее захотела, чтобы Вы узнали меня –»[1059]. Блок, как явствует из начала второго письма, не ответил на это послание, а 12 ноября 1914 г. Кювилье сообщала Шервинскому: «Сережинька, мне сейчас очень нехорошо стало. В меня очень влюблен один очень юный мальчик, – ему тоже 21 год, как Вам, – и я его тоже любила, – люблю, – я уже не знаю. Но вчера я нашла название для своей будущей книги стихов, и пришла в восторг. Марина меня умолила читать M>me Desbordes-Valmore[1060], ‹1 нрзб.› первую книгу с элегиями и идиллиями, была тронута, – и только, – и вдруг, среди бесконечных жалоб или в чем-то похожих на это, я нашла такой возглас: “O Salamandre d’amour!” Эти слова относятся к Louisе Labé[1061]. Но я их себе возьму. Не правда ли, хорошо – “Salamandre d’Amour”? “La salamandre d’Amour”»[1062]. На следующий день, 13 ноября, она уже написала стихотворение, в котором обращалась к Саламандре любви[1063]. Литературная молва, как всегда, бежала впереди, и для Ольги Бессарабовой Кювилье на первой встрече была уже автором книги стихов: «В 1916 (или 17?) я запомнила ее худенькой девушкой в темном скромном платье на одном вечере Религиозно-философского общества – в обществе Вячеслава Иванова (поэта). Тогда мне сказал кто-то, что она автор тоненькой книжки французских стихов»[1064].
Письмо Е.О. Кириенко-Волошиной к находившемуся во Франции сыну донесло до нас сведения еще об одном мимолетном, но характерном издательском плане:
Еще о Майе: я ей все советую заняться переводами современных русских поэтов на французский язык в стихотворной форме, выбрав по 3–4 стихотворения из каждого; присоединить к этому несколько своих так, чтобы вышла небольшая книжечка, которую можно было продавать недорого. Советовала написать тебе об этом, чтобы ты узнал, можно ли будет найти в Париже издателя. Она всему этому сочувствует, хочет и все собирается писать тебе, но соберется, верно, тогда, когда ты соберешься уезжать в Россию. Исполнимо ли это? Это было бы для нее хорошо во всех отношениях: избавило бы от беготни по урокам, давало бы заработок, а с ним и возможность издать свою книжку стихов. Бегает она на курсы совсем зря, исполняя только желание Вячеслава ‹Иванова›, и никогда этих курсов она не кончит, совсем не интересуется ими, только понапрасно ‹так!› мать ее платит за них 100 р. в год. Вместо уроков, курсов – переводы, настоящие, художественные переводы были бы для нее лучше всего. Вот только не знаю: может ли она увлечься такой работой, отдаться ей без принуждения, свободно; иначе ничего не выйдет. Относиться к таким работам как к урокам или курсам – нельзя. Напиши, что думаешь[1065].
Неосуществленную публикацию произведений Кювилье в альманахе «Лирика» можно счесть предысторией появления пяти ее стихотворений во «Втором сборнике Центрифуги», позже названных ею в письме к А.Е. Парнису «très médiocres»[1066], а также ее отношений с С. Бобровым. Трудно сказать, что послужило поводом для переписки (Бобров был секретарем Общества свободной эстетики и в качестве такового знал чету д’Альгеймов, с которыми тесно общалась Кювилье), но ее начало относится к осени 1914 г., и первое из сохранившихся посланий Кювилье датировано 27 октября, а к нему были приложены уже ему посвященные стихи: «Сергей Бобров, эти стихи не особенно хороши, но будут Вам интересны, т. к. написаны Вам»
