Той победной весной - [11]

— Товарищ лейтенант, да ведь это же наш старый знакомый! Тот самый, который вчера сбежал!

— Не может быть!

— Точно он! Посмотрите.

Я наклонился, всмотрелся в лицо офицера. Да, старшина не ошибся — это был тот самый капитан. Как он попал в занятый нами дом? Почему спрятался в шифоньер? Хотел там пересидеть до темноты, чтобы перебраться к своим? Или ждал, что мы пойдем дальше на запад, а он сможет найти убежище понадежней? Это осталось для нас загадкой. Ясно было одно — уйти от нас — гитлеровцу все же не удалось.

УЗЕЛОК

Мы заняли небольшую немецкую деревню и стали располагаться в ней. Ко мне подошел сержант Али Сарыджалы, который размещал раненых в уцелевшем доме на окраине.

— Товарищ лейтенант, там, в комнате, старая немка, Совсем слабая. Подняться не может…

— Ну и что? Пусть остается. Ты ребят устроил?

— Нет.

— Почему?

— Не могу, товарищ лейтенант.

— Ничего не понимаю, почему не можешь? Кто тебе мешает?

— Старуха.

— Ты же сам говоришь, что она совсем слабая. Как она ухитряется мешать?

— Старуха хоть и больная, но на язык вполне здорова. Кричит, вопит, никого близко не подпускает.

— Пусть кричит, сколько ей угодно, делайте свое дело.

Сарыджалы помотал головой и начал объяснять:

— Понимаете, товарищ лейтенант, в доме три комнаты — кухня, спальня, столовая. На кухне и в столовой негде повернуться от всякого барахла. Раненых там не разместишь. Свободна только спальня. А там старуха. И никого туда не пускает. Как только подходим к двери — кричит так, будто ее режут.

— Может, она боится вас? Дайте ей понять, что вы ее не тронете.

— Да мы и так успокаивали, уговаривали… Старшина даже по-немецки пытался с ней заговорить… Но она, проклятая, ничего и слышать не хочет.

— Ну и ну! — удивился я. — Что же там за ведьма такая? Пойдем поглядим. — И мы вместе направились к дому старухи.

Легко раненные в утреннем бою, солдаты расположились во дворе и грелись под теплым апрельским солнцем. Мы с Али поднялись по ступенькам на крыльцо. Когда сержант открыл дверь прихожей, откуда-то сверху раздался такой громкий крик, что я вздрогнул.

— Видите, товарищ лейтенант, мы только двери открываем, еще к спальне не подошли, а она уже так орет. Знаете, как она завопит, когда мы войдем… Я остановился, Сарыджалы тоже.

— Кажется, тут у нас ничего не выйдет. Придется искать другое место.

— Потерпи, сержант, рано отступать. Посмотрим, что там за пугало.

Не обращая внимания на крики старухи, я направился к спальне. Услышав шаги, старуха стала кричать еще громче. Голос у нее был резкий, визгливый и неприятно резал слух. Но что она кричала? Даже говоривший немного по-немецки старшина Папков и тот ничего не мог разобрать.

— Не понимаю ее слов, товарищ лейтенант. Ну да что обращать на нее внимание, пусть себе кричит сколько влезет. Может, ей нравится собственный голос.

Я открыл дверь спальни и заглянул в нее. Возле окна рядом с кроватями лежала на ручной тележке старая, дряхлая женщина. Лицо у нее было худое, бледное, все в морщинах, волосы совершенно седые. Она столько кричала, что охрипла.

Не обращая внимания на вопли, я подошел к ней. На вид старухе можно было дать все девяносто. Годы высушили ее до предела, лишили возможности двигаться, превратили в высохший живой комок, приковали к постели. Тележка длиной немногим больше метра, шириной и того меньше стала последним ее пристанищем. Оставшиеся до кончины дни старухе предстояло провести на ней. Мы не знали, кто из потомков старухи жил в этом доме — сын ли, дочь, внуки, — но удивляло, почему, когда они бежали, оставили ее здесь. Хоть и доживала она свои последние дни, она ведь была матерью или бабушкой, и кому известно, сколько детей родила и вырастила…

Рядом с тележкой я увидел тумбочку. На ней лежали три сухарика, стояла банка компота, ^стакан воды. При желании старуха могла дотянуться до них.

Задыхаясь от кашля, старуха как безумная замахала высохшими, костлявыми руками, словно силясь оттолкнуть нас от себя; что-то снова хотела закричать, но уже, видно, не могла, не было сил.

— Вот как бывает, когда не знаешь языка. — Я наклонился, чтобы хоть по глазам понять, что она хочет сказать нам.

Старуха, задыхаясь, хрипя, показала на ноги, закутанные в одеяло, и закрыла глаза. На лице ее было выражение ужаса. «Там что-то есть!» — догадался я и потянулся к одеялу.

Сарыджалы опередил меня:

— Я посмотрю, товарищ лейтенант. Он поднял уголок одеяла, но, кроме подагрических ног старухи, ничего там не увидел.

— Эта ведьма издевается над нами! — не выдержал сержант. — Почему она показывает на ноги и закрывает глаза? Что у нее, ноги болят?

— Если б у нее болели ноги, она не стала бы кричать, увидев, как мы входим, — резонно рассудил я. — Здесь что-то другое.

— Вас ист хир? — попытался снова явить свое знание немецкого Папков.

Старуха сделала знак: мол, посмотрите внутрь тележки, и снова закрыла глаза руками. Али поднял край тюфяка, и мы увидели небольшой узелок. Сержант взял этот узелок, развернул его.

— Да это же бомба, товарищ лейтенант!

— Бомба?..

Али осторожно поднес находку к уху, заволновался.

— Тикает, товарищ лейтенант! Часовой механизм внутри! Наверное, в определенное время грохнет…