Той победной весной - [9]

Иногда, встречая ее, я думал, как красива была бы эта девушка, надень она штатскую одежду, да еще чтоб одежда была ей по росту. И еще я думал, что будь я кинорежиссером и снимай фильм по трагедии «Ромео и Джульетта», на роль Джульетты обязательно пригласил бы Тоню. Мне казалось, что у этой очаровательной простой девушки и у шекспировской героини много общего.

Артиллеристы вырыли ей могилу возле самого леса, под стройной красивой сосной. Сарыджалы вытащил из кармана Тони документы и спрятал их в сумку, чтобы переслать в полк. Обернув тело девушки в брезент, солдаты осторожно опустили его в могилу. Короткие саперные лопатки переходили из рук в руки. Каждый бросил в могилу несколько лопаток земли. Под сосной вырос небольшой холмик. Для того, чтобы укрыть могилу, бойцы пошли в лес нарубить елового лапника, а я вернулся на командный пункт батареи.

Письма, которые принесла Тоня, были розданы адресатам. Я тоже получил письмо. От имени мамы мне написала сестра. Мама сообщала о том, что живут они хорошо и ни в чем не нуждаются. Но я прекрасно знал, что-это неправда. Ведь на рынке все стоило очень дорого, да и как можно было жить в достатке на четвертом году войны на небольшой заработок и на те деньги, что они получали от меня?! Так мама писала ради меня, она не хотела, чтобы на фронте я думал еще и об их нуждах. Я был самым младшим сыном в семье, и, наверное, поэтому она любила меня больше остальных, и эта материнская любовь согревала меня даже за тысячи верст от родного дома. Когда приходили письма из Баку от мамы, мне казалось, что я испытываю прилив сил. Тоня видела, как я радуюсь каждой весточке, и однажды смущенно спросила:

— Товарищ лейтенант, что пишет ваша девочка? Я неправильно понял ее и ответил, помнится, даже несколько резковато:

— Я еще не женат, откуда у меня быть девочке? Тоня прищурила голубые глаза и рассмеялась:

— Да я о вашей девушке говорю, о невесте.

Узнав, что, кроме как от мамы, я ни от кого больше писем не получаю, она поправила сползшую с плеча почтовую сумку и вздохнула:

— Вот и мне только мама пишет…

* * *

Рано утром привезли целую машину снарядов. Мы спрятали их в гуще леса, в воронке. Обратно я возвращался тропинкой, которая проходила мимо могилы Тони. Невольно замедлил возле нее шаг, остановился. Холмик весь покрывали еловые зеленые ветки. В изголовье стоял гладко выстроганный столбик с прикрепленной к нему дощечкой и пятиконечной звездой. На дощечке химическим карандашом были написаны имя и фамилия Тони, годы ее рождения и смерти.

Говорят, что люди на войне грубеют. Может быть, есть и такие, пе спорю. Но я не согласен с тем, кто считает это общим явлением. Напротив, готов утверждать, что в огне, в тяжелых испытаниях мы относились друг к другу еще нежнее, еще заботливее. Что бы ни было, человек всегда остается человеком. Конечно, я имею в виду настоящих людей, а не отребье. Когда в следующий вечер к нам пришел другой почтальон, мы еще острее почувствовали, что Тони с нами больше нет. Письма принесла рослая немолодая женщина. По ее манерам чувствовалось, что она давно служит в армии, многое видела, прошла, как говорится, огонь и воду. И странное дело — так ждущие весточки из дома бойцы не бросились к ней, не окружили ее, как бывало, Тоню. Почтальон отдала свежие газеты и письма старшине, попрощалась хриплым голосом и ушла. Письма солдатам раздавал старшина.

Я читал газету, когда из санчасти вернулся командир взвода Саша Коневский. Он был здоров, но когда наступало затишье, притворяясь больным, бегал на свидания к своей симпатии — черноглазой полтавчанке, которая служила в санчасти фельдшером. Я знал это, но не мешал младшему лейтенанту.

— Гасан, — спросил Саша, присаживаясь рядом, — ты знаешь, как в полку тяжело переживают гибель Тони?

— Да, — вздохнул я, — знаю… Бедная, погибла по глупой случайности. Ну, задержись она минут на пять — не попала бы под бомбежку… Видно, уж судьба такая…

— Она не могла задержаться, Гасан, — убежденно сказал Саша. — Если были письма кому-нибудь из нашей батареи, она в первую очередь спешила сюда.

— Почему?

— Из-за тебя.

— Из-за меня?! — удивился я.

— Да, чтобы увидеть тебя, Гасан. Ты разве не знаешь, что Тоня любила тебя?

Она была близкой подругой Сашиной полтавчанки. Полтавчанка и рассказала Коневскому, что Тоня интересовалась мной, что так часто к нам в батарею приходила из-за меня. Оказывается, подруги много говорили обо мне.

Слова Коневского оглушили меня, расстроили. Выходило, что я в какой-то степени был виновником Тониной смерти. Хоть и поздно, но я вспомнил, как Тоня, встречаясь со мной, каждый раз обращала внимание на свой внешний вид, как загорались ее голубые глаза, как терялась она, когда я заговаривал с ней. Вспомнил день награждения. Это было месяц назад. Нас вызвали в тыл полка. Группе солдат и офицеров, отличившихся при форсировании Одера, вручались ордена и медали. Тоня тогда стояла в сторонке и наблюдала. Все поздравляли нас. Она подошла последней. Маленькой горячей ручкой пожала мне руку, мягко улыбнулась: «От всего сердца поздравляю, лейтенант. Вы даже не знаете, как я рада этому, — она кивнула на орден Красной Звезды у меня на груди. — Честное слово, будто это мне его вручили…» Тогда я почувствовал, что слова ее искренни, идут от души, но разве я мог подумать, что сказаны они человеком любящим!