Тоска по дому - [77]

«Нельзя!» – сказал я себе. Но мои глаза хотели прочитать письмо. Я нарочно отвернул голову в другую сторону, но глаза меня не послушались.

Мой любимый Амир!

В последнее время мы запутались в словах.

Почему нельзя, чтобы все было просто?

Я люблю. Ты любишь. Этого должно хватить, нет?

Пусть у тебя будет простое чудесное утро и поцелуи – до боли.

Твоя Ноа

– Есть еще мааму́ль[64], если хочешь, – сказала она и поставила рядом с чашкой кофе блюдце.

– Спасибо, – ответил я и вспомнил, что с утра ничего не ел. Она села в кресло рядом со мной и молча меня разглядывала. Взгляд ее скользнул по моему телу, поднялся к потолку, прошелся по стенам и вновь вернулся к моему лицу. Мне хотелось сломать лед между нами, сделать ей комплимент по поводу ее уютного дома, как обычно делают в подобных ситуациях, но мне казалось странным хвалить кресла или шторы, если гостиная выглядит как мемориал.

– Тепло здесь, – произнес я наконец, но и это тоже было неправдой. Несмотря на свечи и жужжание обогревателя, воздух, который я вдыхал между глотками кофе, был почему-то темным и холодным.

– Йотам проводит у вас много времени, верно? – Она оставила без внимания мой сомнительный комплимент и перешла к делу.

– Да, – признался я.

– Как он вам? – спросила она, заставив меня проглотить извинения, которые едва не сорвались с языка. Я взял еще один маамуль и, откусывая маленькие кусочки, думал, что ей ответить. Наконец я сказал:

– Душевный, милый, умный. Два месяца назад я научил его играть в шахматы, а он уже меня обыгрывает.

– Да, – сказала она, и в ее голосе прозвучала едва заметная материнская гордость. – Но я хотела спросить, что с ним происходит? Что он чувствует? Со мной он вообще не разговаривает, понимаешь?

Я взял еще одно печенье и раскрошил его между пальцами.

– Со мной он о Гиди тоже не говорит, – признался я. – Наверно, ему слишком больно. Или он еще не до конца осознал, что произошло. Он всего лишь ребенок и…

– Значит, о нем вы не говорите? – перебила она меня и опустила подбородок.

– Нет, не говорим, – подтвердил я. И через секунду добавил: – Пока не говорим.

Она погладила вышитую подушку, лежавшую рядом, и посмотрела на фотографию Гиди на телевизоре.

– Они были очень близки, – сказала она, – Йотам и Гиди. Девять лет разницы, но им это не мешало. Гиди был ему как второй отец, – прошептала она, и глаза ее затуманились, как будто она вспомнила плохой сон. – Отец Йотама много времени проводит на работе, понимаешь? Так что, по сути, его растил Гиди.

Я кивнул, но только один раз. Два кивка и более – это уже Нава.

Она взяла подушку и прижала ее к животу.

– Всю неделю Йотам спрашивал, приедет ли Гиди в субботу, и если я отвечала «да», то в пятницу он уже с утра садился на ступеньку крыльца и смотрел на автобусную остановку. Как только подходил очередной автобус, он кричал мне: «Мама, автобус пришел!» И вставал на цыпочки, чтобы лучше видеть. И летом, и зимой. Сидел и ждал, иногда не один час.

«Как я ждал Ноа», – подумал я.

– Однажды, – продолжала мать Йотама, – повалил град, и я заставила его уйти в дом, чтобы он, не дай Бог, не простудился. Он послушался, а потом вылез в окно и сел ждать на автобусной остановке, чтобы я не видела.

«На него это похоже», – подумал я.

– Ты бы на них посмотрел! – Казалось, моя улыбка ее ободрила, и она чуть разжала пальцы, сжимавшие подушку. – Йотам запрыгивал на него и повисал у него на плече, как мешок. Гиди мягко опускал его на землю и гладил по голове. Он позволял ему взяться за лямку огромного рюкзака, просто взяться, хотя рюкзак, конечно, нес сам Гиди. Но прикасаться к оружию он Йотаму никогда не позволял, никогда! Так они и шли к дому, большой мальчик и маленький мальчик, а когда я обнимала Гиди в дверях, Йотам обхватывал нас обоих своими маленькими ручками, и так мы стояли все трое, крепко прижавшись друг к другу.

Она положила руку на бедро, словно пытаясь вновь почувствовать это прикосновение. Я обхватил ладонями чашку, пытаясь извлечь из нее последние остатки тепла.

– Еще кофе? – предложила она.

– Нет, спасибо, – отказался я.

– Печенья? – Она указала на блюдце, в котором осталось только несколько крошек.

– Нет, спасибо, было очень вкусно, – сказал я, и она смущенно потерла руки, словно надеялась получить от меня хоть какое-нибудь задание и тем самым отвлечься от своих мыслей. Или от нашего разговора. Или, возможно, она оттягивала момент, когда придется задать мне главный вопрос.

– Ты психолог? – наконец спросила она, глядя мне в глаза.

– Нет, – ответил я, – то есть да. Я изучаю психологию, но у меня пока нет диплома, так что меня нельзя назвать психологом. В общем, нет.

Она отвела взгляд, и теперь он блуждал по стенам. Лицо ее, чуть посветлевшее, когда она говорила о Гиди, снова омрачилось; она сидела, сжав губы.

Тот факт, что я не психолог, по-видимому, сильно ее разочаровал.

Во мне вели спор два внутренних голоса. Один хотел ей помочь, притвориться специалистом и утешить ее, второй призывал к осторожности.

– Министерство обороны направило нам социального работника, – сказала она и снова повернулась ко мне, будто решила проигнорировать информацию, которую я ей сообщил. – Рики Беэри. Может, ты ее знаешь? Нет? Неважно. Она приходила несколько раз. Сидела с нами здесь, в гостиной. Сказала, что мы обо всем должны говорить вслух, ничего не держать в себе. Но Реувен отказался продолжать эти встречи. Сказал, что после них чувствует себя намного хуже, чем раньше. Так какой в них смысл? Вот прямо так и сказал ей в лицо. Без тени стеснения. А она ему ответила: «Может, вы просто боитесь заглянуть в себя, в свое сердце? И обнаружить там то, что вам не понравится?» Я подумала, что это правда, то, что она сказала, даже кивнула головой – вот так – пусть видит, что я не против наших разговоров. Но Реувен разозлился и сказал: «Кто вы такая, чтобы объяснять мне, что творится у меня в сердце?» Потом встал и начал нервно расхаживать по комнате: «У вас когда-нибудь умирал ребенок? Вы знаете, что это такое? Вы являетесь сюда в своих красивых шмотках, приезжаете на машине, которую купил вам отец, и будете учить нас, что надо делать? Вот что я вам скажу, уважаемая, – он никогда не мог запомнить ее имя, – я очень прошу вас больше сюда не приезжать, нам не нужна ваша помощь».