Тоска по дому - [78]

– И что она сказала?

– Записала свой телефон на бумажке и отдала ее мне, а не Реувену. Сказала, что мы можем продолжать беседы в другом формате. Вот и все. А потом ушла.

– Вы ей звонили?

– Собиралась. Вот, погляди. Листок с телефоном я сохранила.

– Но не позвонили?

– Сил не было. Несколько раз начинала набирать номер, но тут наваливалась усталость. Как будто сердце больше не верит, что из всего этого что-то получится. Это со мной постоянно. Мне ни на что не хватает терпения. Я не могу дочитать до конца книгу, досмотреть фильм. Не понимаю, как Реувен каждое утро ходит на работу, да еще два раза в неделю бегает на собрания форума мира и безопасности. Как он может? А я даже стирать не могу себя заставить… Только вещи Гиди трижды перестирала, как ненормальная. Сложила и убрала в его шкаф, как будто он спит, но скоро встанет и оденется.

«От рубашек Йотама и правда веет затхлостью», – подумал я и тут же устыдился этой мысли.

– Но зачем я вываливаю на тебя все это? – сказала мать Йотама, и в голосе ее звучало подлинное удивление. Будто в последние несколько минут говорила не она, а кто-то другой. – Бедняга, ты-то в чем виноват?

– Все в порядке, – произнес я и замолчал. Не знал, что добавить.

– Тебе ведь надо идти заниматься, да? – Она встала и собрала чашки и тарелки. – Психология – трудная наука?

– Довольно трудная, – признался я, мучительно соображая, что бы такое умное и тактичное сказать.

– Так ты возвращайся к своим занятиям, – сказала она. – Вот окончишь университет, будешь помогать людям.

«Какое там “окончишь”, – подумал я, – еще как минимум семь лет». Я ждал, когда она вернется из кухни. Через узкую щелку неплотно прикрытого окна проник порыв ветра, заставив плясать пламя свечей. Некоторые погасли. Огоньки других продолжали трепетать, пока не успокоились и свечи не вернулись к исполнению своих обязанностей. Не вставая с дивана, я поменял позу и принялся грызть ноготь, хотя обычно ногти не грызу. Из четырех углов комнаты за мной наблюдал Гиди. Я опустил глаза.

Она вернулась из кухни с листком бумаги в одной руке и магнитом, которым этот листок крепился к холодильнику, в другой.

– Вот, посмотри, – сказала она, – что я вчера получила из школы.

Я посмотрел. В самом верху страницы значилось: «Тема: жалобы на поведение вашего сына». Затем шло подробное описание случаев, когда Йотам не реагировал на просьбы учителей, либо грубил им, либо прогуливал урок. Завершала текст убийственная фраза: «Мы знаем о трагедии, несколько месяцев назад обрушившейся на вашу семью, и прилагаем все усилия, чтобы делать скидку на сложившиеся особые обстоятельства, но мы не сможем слишком долго мириться с подобным поведением вашего сына, которое вредит другим ученикам».

– Если они такие внимательные, то пусть оставят его в покое, – сказал я и вернул ей листок.

– Я тоже так думаю, но это уже второе письмо, – сказала она и положила листок на стол. Магнит она оставила и перекладывала его из руки в руку.

– Ты мог бы с ним поговорить? – вдруг спросила она и посмотрела мне в глаза.

– Я?

– Мне кажется, он только тебя послушает.

«Он не хочет, чтобы с ним разговаривал я, – подумал я. – Он хочет, чтобы с ним разговаривали вы. Чтобы обратили на него внимание».

– Ладно, – согласился я, и она обмякла, словно ее отпустило давнее напряжение. – Хорошо, я попытаюсь.

У Ноа и Амира слово месяца – казус. У Ноа неприятный казус произошел в воскресенье. У Амира – странный казус в клубе. Но бывают и хорошие казусы. Суперские казусы. И опасные казусы. Иногда они сами создают казусы (хотя такого уже давно не случалось). Но вот однажды Ноа объявляет, что ее раздражает слово «казус» и она больше никогда в жизни его не произнесет, и тут же, увидев по телевизору в рекламе тампонов свою бывшую одноклассницу, восклицает: «Вот так казус!» Спустя несколько дней она шепчет по телефону Хиле: «В последнее время у нас с Амиром что-то не то… Не пойму, что за казус». – «Действительно, казус, – отвечает Хила. – Знаешь, в последнее время я то же самое наблюдаю у многих знакомых пар». Но почему, думает Ноа, ее жизнь должна быть частью какой-то общей непонятной тенденции. Амир лежит в постели и с подозрением косится в ее сторону: с кем это она шепчется? Что скрывает? Выслушав долгие объяснения Хилы, Ноа тихонько забирается под одеяло и поворачивается к Амиру спиной. Ей не спится. Он молчит, но тоже не спит, а размышляет, делясь своими мыслями со стеной: «Если все – дело случая, то что имеет значение?»

У Рами-подрядчика слово месяца – ха́иде. На румынском это значит «давай». Он уже знает, как по-румынски будет «деньги» («бань»). И как «завтра» («мыи́не»). Новые работники – новые слова. Хотя нельзя сказать, что он счастлив. Своих арабов он ждал три недели. Но границы так и не открыли. Тем, кто провозил рабочих контрабандой, влепили штрафы, так что ему оставалось? Пришлось брать этих, с мутным взглядом. Иначе никак. Мадмони давил на него, требуя завершения стройки. Только иногда, видя гнутую арматуру, он громко говорит:

– Я-Саддик, я-Саддик! Зачем ты устроил весь этот балаган? Где ты болтаешься, когда нужен мне здесь?