Каждый день до конца своей жизни она будет мысленно возвращаться к этому моменту. Раннее утро понедельника, кухня в голубых тонах, аромат свежеиспеченных круглых булочек, лежащих в корзинке на столе, размеренное тиканье часов на стене сбоку от холодильника — она втайне перевела их на три с половиной минуты вперед в надежде на то, что остальные члены семьи перестанут опаздывать. Все кажется таким знакомым и обыденным, как унылый октябрьский дождь, что стучит в покрытые мутными разводами оконные стекла — надо бы их помыть, — и, судя по всему, сегодняшний день — самый что ни на есть обыкновенный.
— Вообще сырые, — ворчит Кайя, надавливая пальцем на лежащую перед ней на тарелке разрезанную булочку.
— Они такими и должны быть, — произносит Лив Карин, — я по рецепту пекла.
— И что, они должны быть непропеченными? — Кайя поднимает глаза и смотрит на нее. — Что это за рецепт такой, чтоб булки были внутри сырыми?
Глаза у нее обведены черным карандашом, Лив Карин уже устала делать замечания, она решила, что дочь и сама перестанет так краситься, если никто на это не будет обращать внимания. Но мальчики, само собой, это замечали — скорее недоуменно, чем зло, и в прошлые выходные, когда Кайя собиралась на вечеринку, Магнар бросил ей: «Ты что, хочешь быть похожей на потаскушку, тебе что, нравится так выглядеть?»
Кайя отпихивает булочку указательным пальцем на край тарелки. Ногти покрыты темно-бордовым лаком. Когда Кайя была помладше, вечно обкусывала ногти, однажды они даже повесили на дверцу холодильника календарь: каждый день, когда Кайе удавалось удержаться от пагубной привычки, отмечался крестиком, и в конце концов она даже получила фигурку из игрового набора, о которой мечтала.
— Ладно, пей какао, пока не остыло, — говорит Лив Карин, — тебе на автобус через десять минут.
Кайя тяжело вздыхает, словно для того, чтобы протянуть руки, взять чашку с какао и донести ее до рта, требуются титанические усилия. Какао — самое настоящее, сваренное на молоке и шоколаде, Лив Карин взбивала его, пока не взмокла, стараясь, чтобы напиток не пригорел в кастрюльке. Кайя вытягивает накрашенные алой помадой губы трубочкой, намеренно громко отхлебывает и отставляет чашку в сторону.
— Ты что, сахар забыла положить или как?
— Черта с два я еще для тебя что-то сделаю, — не выдерживает Лив Карин.
— Чего? — усмехается Кайя.
— Мне осточертело скакать перед тобой на задних лапках! — кричит Лив Карин, чувствуя, как волна жара нарастает в груди и разливается по рукам. — Я встаю без четверти шесть, чтобы приготовить для тебя нормальный завтрак, ты хоть знаешь об этом?
Кайя спокойно смотрит на нее подведенными черным глазами. Мальчики, если с ними разговаривать жестко, всегда идут на попятный, Лив Карин удивляется и даже пугается, как мало нужно, чтобы они потупили взор и смутились, а с Кайей все не так.
— Тебя никто и не просит, — отрезала дочь, — раз это так трудно. Ты же сама решила, что надо вставать ни свет ни заря, тебе же хочется корчить из себя жертву.
Она начала разговаривать в таком тоне еще осенью, когда переехала в съемную комнату с мебелью и пошла в гимназию в Воссе. У них вроде бы можно изучать психологию, и когда Кайя в прошлые выходные была дома, она не удержалась от дерзкого комментария, вставив словечко «проекция», когда Лив Карин выговаривала Магнару за грязную одежду.
Чувствуя, как кровь приливает к рукам, Лив Карин до боли сплетает пальцы, а Кайя тем временем выуживает из заднего кармана узких рваных джинсов мобильный телефон и, набирая пароль на экране одной рукой, другой хватает с тарелки круглую булочку, откусывает и жует, всем своим видом демонстрируя отвращение.
— Ты ведь должна как-то помогать, — продолжает Лив Карин. — Мы все же одна семья.
Кайя, прищурившись, смотрит на экран телефона, водит по нему указательным пальцем, потом замирает и что-то удивленно разглядывает, прежде чем улыбнуться чему-то своему, и палец снова скользит по экрану.
— Слушай хотя бы, когда с тобой разговаривают! — звенит голос Лив Карин.
Кайя отрывает взгляд от экрана мобильного, и Лив Карин пугается выражения ее лица, так хорошо знакомого и в то же время чужого. И дело не только в том, что она стала по-новому краситься, или в ее упрямстве — к этому Лив Карин уже привыкла, с самого рождения Кайи. Но теперь появилось что-то новое: пухлые губы, резко очерченные скулы, лоб, который словно стал выше, — это лицо юной женщины, ей всего шестнадцать, но тем не менее: прежде всего, перед ней привлекательная молодая женщина — вот что видит Лив Карин и не может объяснить, что же внутри нее так сопротивляется этой красоте.
Взгляд Кайи скользит по лицу матери, прежде чем она невозмутимо произносит:
— Ты как-то ужасно растолстела в последнее время, это что, из-за климакса?
И вот тогда Лив Карин сметает на пол все, что стоит на столе. Чашка с какао, корзиночка со свежей выпечкой, миска с яичницей-болтуньей и тарелка с козьим сыром — она открыла новую упаковку, хотя в старой что-то еще оставалось. Лив Карин смахивает все одним движением, и посуда летит на пол, разбивается с оглушительным звоном, вдребезги, на мелкие кусочки, и носки тут же впитывают растекшуюся по полу влагу.
