Тоска по дому - [56]

Она прыгнула, а у меня зачесалась поясница. Если эта малышка может преодолеть свой страх, то, наверное, и я смогу?

Секунду. Ты ведь не знаешь, какой цирк у меня с высотой? По-видимому, нет. Тебя это удивляет? Есть многое, чего ты обо мне не знаешь даже после семи лет дружбы. Это не совсем страх высоты, правильней было бы сказать: страстное желание спрыгнуть. Всякий раз, когда я стою на высоком месте (например, на балконе квартиры, в которой ты жил в Рамат-Гане), меня одолевает непреодолимое желание сигануть вниз. Не воспарить. Не взлететь. Прыгнуть и разбиться. Я помню. Помню, когда это случилось в первый раз. Было это в Италии. Мы с мамой поднялись на Пизанскую башню, и на седьмом этаже (башня построена как свадебный торт, каждый этаж – это «корж», по которому можно ходить) меня внезапно охватило беспокойство. Перил там не было. И ограждений тоже. Я мог пройти всего три шага вперед и оказаться в воздухе. От страха, что я могу это сделать, я притиснулся к стене и прижал ладони к камням. Я помню холодное прикосновение кирпичной кладки. Мама торопила меня двигаться дальше: «Есть еще два этажа», – сказала она. Я ответил, что не могу двинуться. «Что значит “не могу двинуться”?» – удивилась она. «Не могу, и все», – настаивал я. Мне было совершенно ясно, что если я сдвинусь с места, то прыгну. Вокруг нас собралась небольшая толпа. Туристы на нас глазели. Один японец фотографировал. В конце концов пришлось вызвать двух сотрудников службы безопасности, чтобы оторвать меня от стены и отбуксировать вниз.

С того дня все мои родные знали, что у меня боязнь высоты, и я не спорил, хотя никакого страха у меня нет, зато есть сильное желание спрыгнуть.

Странно, да? Ни с чем не вяжется, верно? В конце концов, я люблю жизнь и никогда, даже в самые вонючие моменты в учебке, даже после расставания с Ади, подобная мысль не приходила мне в голову.

Хоть убей, не понимаю, в чем тут дело. Наверняка в психологии есть название этого феномена, не так ли?

Как бы то ни было, зачем я все это тебе рассказываю? Во-первых, здесь сейчас ночь, а у Дженни парень в Окленде, в Новой Зеландии, так что она не прочь поцеловаться, но ко мне в комнату не придет, а комната у меня маленькая, без окон, и за тонкой стенкой кто-то храпит, а у меня исповедальное настроение.

Во-вторых, я пишу ради того, чтобы ты оценил, что я сделал после прыжка Дженни.

Я встал со своего стула, заплатил хозяину кафе за три бутылочки «Фанты» и направился в сторону моста. Новозеландцы, которые уже отпрыгались и пили за соседним столиком пиво, подбадривали меня. «Go, Modi, go![39]» – крикнул мне Род грубым хриплым голосом, в котором не было ничего от рева, сопровождавшего его прыжок.

Не успел я добраться до точки старта, как пожалел о своем решении. Инструкторами были три недоросля, и как раз в это время они были заняты: жевали листья коки. На земле возле них лежали свернутые в кольца веревки – с разлохмаченными концами, на вид старые. Железо откровенно проржавело, а мост казался слишком узким, чтобы выдерживать установленное на нем оборудование. «О‘кей, Моди, – подумал я про себя, – банджи – это прекрасно, но почему именно здесь? На всем этом континенте ни один автобус не отправляется по расписанию. Мужчины по большей части не просыхают. Неделю тому назад пассажирский поезд остановился и стоял два часа, и машинист поливал рельсы водой, чтобы их охладить (ты можешь объяснить, за каким чертом надо охлаждать рельсы?)».

Я бросил вниз быстрый взгляд. Пропасть была намного глубже, чем я думал, а скалы – слишком близко. Чуть отклонишься в сторону, и удара не избежать. Новозеландцы помахали мне рукой из беседки. Дженни уже присоединилась к ним; волосы у нее были еще влажными после краткого погружения в воду. Все. Поздно отказываться.

Я позволил парням прицепить меня к веревке и связать мне ноги. Надел выданный мне нелепый защитный жилет и в ответ на вопрос сказал, что предпочитаю не нырять в воду с головой. Ненавижу, когда голове холодно.

Мы двинулись вперед, сопровождающий и я, шаг за шагом приближаясь к краю пандуса. Парень крепко схватил меня за руку и спросил, все ли в порядке, хорошо ли я себя чувствую. Я глянул вниз. Сначала на свои колени. Потом на обувь. Один шнурок развязался, и я его завязал. Затем медленно поднял голову и посмотрел вперед. Передо мной быстро катила свои воды река. Лодка, которая должна меня подобрать, ожидала у скалы. И тут на меня накатило. То же желание спрыгнуть, какое я испытал, стоя на верху Пизанской башни. Та же непреодолимая тяга сделать еще один шаг. Только теперь никто и не думал меня останавливать! Сопровождавший спросил: «Are you ready?»[40] Я кивнул. Он сказал: «You can jump now»[41]. И тогда я рухнул.

Трудно описать, что было потом. Я закрыл глаза и поэтому не могу рассказать тебе, как выглядела река. Зато могу сказать, что, пролетев метров десять, я почувствовал, как из какой-то точки внизу спины одновременно вырвались и пронзили все тело две стрелы с острыми наконечниками – дрожь отчаяния и дрожь наслаждения. Прежде чем я успел крикнуть, веревка дернула меня вверх. Снова – секунда или две парения и приводнение. Немного болтанки. Тошнота. А вот и лодка, прибывшая меня подобрать. И мне предлагают выпить сок папайи. Но я отказываюсь. Меня доставляют назад, к беседке. И Дженни целует меня в щеку. Я падаю на черный пластиковый стул. Кладу ноги на другой стул. Пью воду из чужого стакана. И смотрю, как следующий в очереди встал на край ограждения. Но это вовсе не вгоняет меня в дрожь. Наоборот. Во всем теле, от щиколоток до шеи, приятное ощущение и осознание – еще более потрясающее, чем сам прыжок, – того, что ни одно высочайшее в мире здание, ни один балкон без перил больше никогда не напугают меня, потому что я там уже побывал, я осуществил свое желание – и вернулся (хотя это высокопарное заявление еще надо проверить на практике).