Тоска по дому - [126]

Саддик иногда вспоминает дом, который строил в Эль-Кастеле, и расстраивается.

– Эти ублюдки арестовали прямо на работе, – цедит он сквозь зубы. – И добавляет, обращаясь к учителю иврита Мустафе Аалему: – Интересно бы взглянуть, как вышел второй этаж.

– Пожалуй, лучше сказать «любопытно», – поправляет тот его. – Тебе любопытно взглянуть, как вышел второй этаж. – Хлопает его по плечу и говорит: – Или фат, мат. Что было, то сплыло. Лучше подумай о будущем. Подумай, как вернуться в Эль-Кастель с отрядом и захватить его навсегда.

– Мазбут, верно, – отвечает Саддик, потому что ничего лучше ему в голову не приходит. Вообще-то он немного устал от Мустафы. От тюрьмы. От этих разговоров. Он скучает по своей жене Нехиле. Беспокоится о матери. О детях. А по ночам ему снится золотая цепочка бабушки Шадии. Эта цепочка выскальзывает из коричневого пакета в отделе конфискованных предметов, минует охранников, перебирается через забор, подлетает к нему, обвивается вокруг шеи и душит его, пока он не просыпается.

Авраам иногда вспоминает Саддика, но не говорит Джине ни слова. Чтобы она не волновалась, что болезнь вернулась. Но она знает его уже пятьдесят лет. Когда он поднимается с постели и встает в том месте, где Саддик вынул из стены кирпич, она знает, что он думает о Нисане и в сердце его полынная горечь. Тогда она, шаркая тапками, идет и приносит ему кусок чизкейка. Он съедает его до последней крошки, возвращается в постель, накрывается одеялом и говорит ей:

– Капарох, Джина, чизкейк исключительный.

Сима и Моше в постели не одни. Сначала к ним прибежал Лирон. Он сказал, что у него в комнате летает комар и не дает ему спать. Следом за братом приползла и Лилах. Без объяснения причин. И теперь они похожи на многорукого и многоногого осьминога. Время от времени Сима идет на кухню и приносит стакан воды. Моше пьет. Она пьет. Даже Лирон подносит стакан к губам. Когда вода выпита, она забирается под одеяло и думает: «У тебя есть все, чего ты хотела, Сима. Дом, любовь, семья. Не будь дурой, Сима, чего еще тебе надо?». Моше гладит ее по кудрявым волосам и говорит про себя: «Слава богу». В последние недели он чувствовал, что Сима рядом с ним, но только телом. Что мыслями она где-то еще. Он уже начал опасаться, что она бросит его ради другого мужчины, более стройного, более разговорчивого. Он постарался набраться терпения и не устраивать скандал. И его сдержанность принесла плоды. Наконец-то она вернулась к нему вся, и телом, и душой. По крайней мере, так ему кажется. А теперь, пожалуй, можно и заснуть.

Амир и Ноа отпраздновали ее возвращение и начали ежедневное изнуряющее восхождение по крутой тропе любви. Они стараются больше спорить. Меньше молчать. Каждый раз, слыша какое-то жужжание, спешат заглушить его танцем или разговором. Они не знают, что будет с ними не то что через год – через неделю. Бывают ночи, как, например, нынешняя, когда в них вновь проникает беспокойство. Они лежат в постели, и каждый замышляет побег.

– Ты спишь? – нарушает молчание Ноа, и Амир признается, что нет. – Ты меня любишь? – допытывается Ноа. Амир признается, что да. – Может, почитаешь мне что-нибудь?

– Хорошо. – Он встает, идет в гостиную и возвращается с последним письмом Моди.

– Ты уверен? – спрашивает Ноа. – Ведь он писал это тебе.

– Все нормально, – отвечает Амир и раскладывает поверх одеяла листы. Ноа трется своей ступней о его и протягивает под одеялом свою длинную руку. За секунду до того, как начать читать, он целует ее в голову. Ноа кладет руку ему между ног. Он, переворачивая страницу, говорит:

– Ну так я ничего не смогу читать.

Кто-то, посмотрев на них со стороны, сказал бы: «Держу пари, эти двое через год-другой поженятся и вскоре заведут детей». А другой, посмотрев на них со стороны, сказал бы: «Держу пари: эти двое через месяц-другой точно разбегутся».

Братишка!

Я собираюсь тебя использовать. Сообщаю об этом заранее, чтобы ты не возмущался и не удивлялся, почему на этих страницах нет упоминаний ни о тебе, ни о Ноа, как нет и вопросов о том, что творится в стране. Оставим это. Скорее всего, это письмо прибудет к вам вслед за мной. Через пять часов я сажусь в такси, которое отвезет меня в аэропорт Сан-Хуана, и менее чем через сутки я буду в Тель-Авиве; если я не ошибаюсь, это будет пятница. Обещаю, что в субботу, максимум – в воскресенье, я буду у вас в Кастеле с кучей фотографий и историй, короче, со всякой дребеденью, которая переполняет человека, вернувшегося из долгого путешествия. Но пока ты нужен мне как свидетель. Прочти все обещания, которые я давал себе во время этого путешествия, чтобы потом мне было труднее от них отказаться. Я уже устал принимать в поездках за рубежом важные решения, а потом, дома, чувствовать, что они рассеиваются, как дым. На этот раз хочу, чтобы все мои заявления были зафиксированы на бумаге, чтобы ты ознакомился с ними, напоминал мне о них и давал мне затрещину, если начну увиливать.

Годится?

Тогда к делу.

Я хочу начать плавать. Не смейся. Я вполне серьезно. Теннис – это хорошо, но, во-первых, в университетском бассейне красавиц больше, чем на теннисном корте, а во-вторых, в плавании есть нечто такое, что освобождает душу. Возвращает тебя к естественному ритму существования. И вообще, с какой стати я извиняюсь? Бассейн. Раз в неделю. Запиши и умолкни.