Тополь Дрожащий - [5]
Они приноровились к этому темпу, пяти минутам в два часа на туалет и чай, промочить горящее горло, но тут пробило восемнадцать ноль-ноль – и, уставшие, замерзшие, пришедшие домой с работы люди закипали без возможности написать однокласснице Любе Гординовой («ну ты помнишь, училась с нами, носатая такая, с четвертым размером в старших классах, ее еще называли „грудинова“») или прочитать последние новости из жизни столицы.
Наконец по ячейкам пронесся шепоток: «Починили, доварили,» – и уже через пятнадцать минут первый работник смог перевести дух.
– Держи, юродивый, я тебе покушать-с принес, – Соколов поставил перед Борей запечатанный тетрапак кефира.
Борис поморщился. Александр Соколов был глупым, надменным юношей, которого богатые родители отправили в колл-центр, чтобы тот учился работе и смирению. За всю школьную жизнь пролиставший только «Мцыри» и «Трех мушкетеров», Саня запоем читал о приключениях Фандорина, щёлкал пальцами, как четками, при всяком удачном случае и приобрел нелепую привычку добавочного «-с».
– Фу, блин, сказал. Спасибо, ваше высокоблагородие. Деньги отдам.
– Пойдем посидим где-нибудь после работы? Поправишься сразу-с, – добро сказал Саша.
– Я знаю тут одно место, покажу, там отлично, – сказал Боря, утолив жажду.
9
Борис и Александр уже разгорячились крепленым, у них сверкали глаза, а жесты стали резкими и широкими.
– Я купил себе новый айфон. Пять-с, как говорят-с. Он тоньше, чем предыдущий и у него… – Саша минут десять перечислял технические нововведения, расширения, утоньшения и развернутые характеристики устройства. Оборвав говорящего, Боря грохнул по столу:
– Вообще, ты меня не поймешь, наверное, Саш, но, ты меня выслушай, выслушай, конечно, это все должно закончиться. Нас вписывают в золотой миллиард, а где-то на эту машину производства дешевых смартфонов кладут здоровье молодые ребята…
– Ой, Боря, не начинай эту лебединую песнь, я пожалею, что тебя вытащил, – попытался оборвать его Саня.
– …Молодые ребята, как мы с тобой совсем, просто родившиеся не в то время и не в том, ой, месте.
– Хватит демагогии этой, сил нет, ну как будто что-то можно поменять, мир так устроен, Борь, ты че, предлагаешь-то? Ободрать-с и поделить-с?
– Да что ты ярлыками-то стреляешь, Саня, тебе все назвать нужно? Сидит, оделся, туфли у него такие-то, телефон такой-то, чекинится, даже если посрать садится. Узнаешь, не противно? Назвать все своими именами – вот это, понимаешь, быдло, а это, понимаешь, мажор, а этот, понимаешь, хипстер – и сидишь, сука, как в покойницкой, в морге, а на большом пальце у каждого бирка – «Иван Петрович Народовольский, правых взглядов, скончался от перепоста головного мозга».
– Фу, что ты грузишь меня? – развел руками Саша, – Что у тебя бомбануло-то так, в пять мегатонн? Прицепился, живу, как хочу. Ну нравится людям, ну и что, у нас свободная страна.
– То есть вот когда каждому можно впустую, бездарно тратить собственную жизнь – у нас свободная страна. А как только горстка безумцев начинает от людей защищать это же самое свое право на жирный ломоть без смысла, только пожирней вашего – ты мне начинаешь рассказывать, какой это ужас, кровавая гэбня тэ эм?
Саша покраснел, надулся, отсчитывая купюры и положил их на стол.
– Из-за нас не сидят. Все, Борь, ты перебрал, я пошел, у меня дела.
Борис сидел еще с полчаса и ухмылялся, сокрушаясь, что надо было, конечно, сказать точнее, сказать страстнее, что конечно, сидят, конечно, грузит, а что делать, выхода нет, и прочее. Он не рисовался, закатывая с сигаретой глаза к потолку – они стекленели, он был пьян, и, как боксер, вспоминал пропущенные удары в диалоге, считал очки, думал, как мог увернуться. Только допив вино, он, переубедив воображаемого Сашу, попросил счет.
Дойдя домой, он рухнул на матрац, скинув только куртку, и заснул почти сразу, пока комната перед его глазами еще кружилась. Ему снилось, как он стоит посреди Великой Степи, и по ней, неприкаянные, бродят люди, без дорог и путей, в лохмотьях, с нацепленными бирками. Он спал крепко, нечутко и не слышал стонов, доносившихся из соседней комнаты.
10
Наутро он быстро вышел из дома. У Бори не было много знакомых, но друзей детства имелось трое, дома сидеть не хотелось, и он навестил одного из них, Сороку, жившего неподалеку.
– Устал? – с порога спросил его Сорока, – а у меня это, женщина.
– Бодрствует? – спросил Боря.
– Не, спит. Давай, я тебя чаем напою, только тихо, ты ж знаешь, у меня стены картонные.
Они сели на кухне, хозяин щелкнул кнопкой на электрочайнике.
– Добро, – сказал Боря.
– Случилось чего?
Боря быстро пересказал ему разговор с Сашей. Сорока внимательно выслушал и рассмеялся.
– Ну, блин, старик, ты даешь, а потом ты мне жалуешься, что одинокий. Люди – они такие, чего неймется-то тебе?
– А мне вот неймется оттого, что они такие! Чего я, молчать должен?
– Не, погоди, не путай меня, ты сам в чем его обвинил? В том, как он живет, в самом образе его жизни. Он же тебе ничем не обязан, ничего не должен. Я, может быть, тебя тоже послал бы, если бы ты мне такое вывалил.
– Ты – дело другое, ты делом занят, учишься. А этот сидит себе, в ус не дует, ничего за душой, мажоришко, блин.
«Отранто» — второй роман итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. «Отранто» — книга о снах и о свершении предначертаний. Ее главный герой — свет. Это свет северных и южных краев, светотень Рембрандта и тени от замка и стен средневекового города. Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной напольной мозаики кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь предопределено таинственной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения. Смысл этих переплетений проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.