Толстой и Достоевский. Противостояние - [82]
Толстовские «антигерои» — например, рассказчик из «Крейцеровой сонаты» — сохраняют в своем страдании человечность, утверждают нравственность; они и подпольный человек с его желчным мазохизмом — небо и земля. Эта разница яркой искрой сверкнула в одном из шекспировских диалогов между Апемантом и поверженным Тимоном. Даже когда у последнего не осталось ничего, кроме ненависти и насмешек над собой, у нас все равно создается ощущение, будто он по-прежнему владеет «шумными слугами» — например, «холодным ветром»[169].
Несмотря на неприятие схоластики и идеализма, толстовская философия глубоко рациональна. Всю свою жизнь Толстой стремился найти объединяющий принцип, который позволил бы примирить множественную индивидуальность опыта с понятием об упорядоченном мире. Достоевский же воздавал должное абсурду, посягая на обыденную механику повторяемости и определенности. С точки зрения Толстого это казалось, наверное, желчным безумием. Толстой — пользуясь формулировками Вяземского — был «отрицателем»[170]. Но своими «отрицаниями» он, словно топором, прорубал в чаще путь к свету. Кульминация его картины мира — гуманизм, финальное «Да» из монолога Молли Блум. В дневнике от 19 июля 1896 года Толстой пишет, как он заметил посреди вспаханного поля три отростка репейника, один из которых сохранял жизнь:
«…черный от пыли, но все еще жив и в середине краснеется… Хочется написать. Отстаивает жизнь до последнего, и один среди всего поля, хоть как-нибудь, да отстоял ее».
Рассказчик в «Записках из подполья» своими поступками и языком выражает финальное «Нет». Когда Толстой в беседе с Горьким заметил, что Достоевскому следовало бы «познакомиться с учением Конфуция или буддистов, это успокоило бы его», подпольный человек, наверное, саркастически взвыл бы из своей норы. Наша эпоха показала обоснованность этого сарказма. Univers concentrationnaire[171], мир лагерей смерти, неопровержимо подтвердил глубину проникновения Достоевского в дикарскую природу человека, его склонность — как индивидуально, так и в толпе — затаптывать внутри себя искры человечности. Подпольный рассказчик определяет свой биологический вид как «существо на двух ногах и неблагодарное». Толстой тоже осознавал, что благодарность отнюдь не в избытке, но он никогда не написал бы «существо», у него всегда — «человек».
Если мы порой считаем его старомодным, это указывает на разрушение наших базовых установок.
Об авторе
Доктор Френсис Джордж Стайнер — современный франко-американский эссеист, романист, философ и литературный критик. Джорджа Стайнера нередко называют универсальным человеком и справедливо превозносят как подлинного ученого, чья мысль способна выходить за пределы дисциплин и преодолевать национальные барьеры. Поклонники Стайнера отзываются о нем как об одном из величайших умов в современном мире литературы. Профессиональная карьера Стайнера продолжается уже полвека. Он преподавал различные литературоведческие дисциплины в Женевском университете, в Оксфорде и Гарварде. Его перу принадлежит более сорока работ, включающих в себя статьи, художественные произведения, поэзию и исследования, посвященные отношениям между языком, литературой и обществом. Основная сфера научных интересов Стайнера — компаративистика, а его критические работы посвящены культурологическим и философским вопросам, а также проблемам перевода и природе языка и литературы.
Джордж Стайнер родился в 1929 году в Париже. Он вырос в мультилингвистической семье и с детства говорил на трех языках — французском, немецком и английском. Юность Стайнер провел в Чикаго, куда его родители переехали во время войны. В Чикагском университете он изучал литературу, математику и физику. Степень магистра Стайнер получил в Гарвардском университете, а затем посещал Баллиол-колледж Оксфордского университета. Любопытно, что его докторская диссертация, своеобразный черновик «Смерти трагедии», была отвергнута. Много лет Стайнер работал журналистом-фрилансером и время от времени читал лекции в Принстоне и Кембридже. В 1974 году он принял должность преподавателя английского языка и сравнительно-исторического литературоведения в Женевском университете. Эту должность Стайнер занимал 20 лет.
Масштабное исследование «Толстой и Достоевский. Противостояние» (Tolstoy or Dostoevsky: An Essay in the Old Criticism) было впервые опубликовано в 1959 году. Со временем оно стало программной работой для литературоведов. Помимо основного исследования двух великих русских мастеров слова, работа Стайнера затрагивает более общие темы, такие как развитие эпической традиции начиная от Гомера, «трагический взгляда на мир», заложенный еще античными драматургами, и другие.
В центре внимания книги – идеологические контексты, актуальные для русского символизма в целом и для творчества Александра Блока в частности. Каким образом замкнутый в начале своего литературного пути на мистических переживаниях соловьевец Блок обращается к сфере «общественности», какие интеллектуальные ресурсы он для этого использует, как то, что начиналось в сфере мистики, закончилось политикой? Анализ нескольких конкретных текстов (пьеса «Незнакомка», поэма «Возмездие», речь «О романтизме» и т. д.), потребовавший от исследователя обращения к интеллектуальной истории, истории понятий и т. д., позволил автору книги реконструировать общий горизонт идеологических предпочтений Александра Блока, основания его полемической позиции по отношению к позитивистскому, либеральному, секулярному, «немузыкальному» «девятнадцатому веку», некрологом которому стало знаменитое блоковское эссе «Крушение гуманизма».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«… Предлагаемое издание состоит из рада критических очерков. Цель автора заключается не в том, чтобы дать более или менее объективную, полную картину какой-либо стороны, течения, момента во всемирной литературе, цель его – откровенно субъективная. Прежде всего желал бы он показать за книгой живую душу писателя – своеобразную, единственную, никогда более не повторявшуюся форму бытия; затем изобразить действие этой души – иногда отделенной от нас веками и народами, но более близкой, чем те, среди кого мы живем, – на ум, волю, сердце, на всю внутреннюю жизнь критика, как представителя известного поколения.
«… Книга, которую я к старости своей пишу, названа «Энергией заблуждения».Это не мои слова, это слова Толстого.Он жаждал, чтобы эти заблуждения не прекращались. Они следы выбора истины. Это поиски смысла жизни человечества.Мы работаем над черновиками, написанными людьми. К сожалению, я не знаю начала этого искусства, а доучиваться поздно. Время накладывает железные путы.Но я хочу понять историю русской литературы как следы движения, движения сознания, – как отрицание. …».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Бродский и Ахматова — знаковые имена в истории русской поэзии. В нобелевской лекции Бродский назвал Ахматову одним из «источников света», которому он обязан своей поэтической судьбой. Встречи с Ахматовой и ее стихами связывали Бродского с поэтической традицией Серебряного века. Автор рассматривает в своей книге эпизоды жизни и творчества двух поэтов, показывая глубинную взаимосвязь между двумя поэтическими системами. Жизненные события причудливо преломляются сквозь призму поэтических строк, становясь фактами уже не просто биографии, а литературной биографии — и некоторые особенности ахматовского поэтического языка хорошо слышны в стихах Бродского.
«Все мои работы на самом деле основаны на впечатлениях детства», – признавался знаменитый шведский режиссер Ингмар Бергман. Обладатель трех «Оскаров», призов Венецианского, Каннского и Берлинского кинофестивалей, – он через творчество изживал «демонов» своего детства – ревность и подозрительность, страх и тоску родительского дома, полного подавленных желаний. Театр и кино подарили возможность перевоплощения, быстрой смены масок, ухода в магический мир фантазии: может ли такая игра излечить художника? «Шепоты и крики моей жизни», в оригинале – «Латерна Магика» – это откровенное автобиографическое эссе, в котором воспоминания о почти шестидесяти годах активного творчества в кино и театре переплетены с рассуждениями о природе человеческих отношений, искусства и веры; это закулисье страстей и поисков, сомнений, разочарований, любви и предательства.