То, чего ещё нет, уже есть - [11]

— Счастье, что моё возмездие меня уже посетило, — без смеха сказал Фёдор, улёгшись на спину и закинув руки за голову. — Теперь это прошлое. А прошлое — это то, чего уже нет. И настоящего тоже, по сути, тоже уже нет. Есть только одно — будущее. А будущее подвластно нашей воле и нашему воображению, и в этом — оптимизм.

Ленка заулыбалась, подняла с камня сухую травинку, щёлкнула ей Фёдора по лбу и нараспев прочитала — это из стихов Марины Цветаевой:

«И не спасут ни стансы, ни созвездья.

А это называется — возмездье

За то, что каждый раз,

Стан изгибая над строкой упорной,

Искала я над лбом своим просторным

Звёзд только, а не глаз…»

Он всё смотрел вверх. Потом спросил виноватым голосом:

— Лен, ты случайно не мечтала когда-нибудь жить в общежитии блочного типа с постоянно не работающим лифтом и одним душем на две комнаты?

Я чуть не подпрыгнул. А Ленка подумала и ответила:

— Я мечтала, чтобы меня никогда не настигло успокоение комфорта. Пока что я к нему слишком привыкла. Можешь меня высмеивать, но жить в общежитии я действительно мечтала. Еще лет с десяти.

— Нда, ну разве что так… — раздумчиво сказал Фёдор. — А вон, смотрите, орлы.

Мы подняли головы, сидели и смотрели, как над нами в небе летают несколько больших птиц. То они опускались ниже, и можно было разглядеть их крылья и их лица, то взмывали наверх и исчезали в солнечном круге. Я даже не стал раскрывать свой готовый к труду «Зенит» и решил лучше поглубже запечатлеть их в собственном сердце. Так, чтобы там, в городе, я мог вспомнить этих птиц и взмыть вместе с ними вверх над всякой и всяческой суетой. В моей душе рождалось множество идей о новых выставках и других замыслах — и я хотел запомнить именно то состояние, в котором ко мне приходили эти идеи. Чтобы суметь их воплотить на должной высоте.

Ленка сказала, прерывая молчание:

— Я скажу, а вы не смейтесь. Однажды дома у меня хорошо пахло, я открыла форточку, а там курил сосед. Я закрыла форточку и подумала, что вот, настанет время, когда люди научатся благоухать, как цветы, и тогда они будут распахивать форточки и делиться с улицей благоуханием…

— А что тут смешного? — рассудил я. — Про святых же говорили, что после их смерти начиналось благоухание, и при жизни иногда. Почему бы и нет? Человек вообще очень много может. Вон Фёдор в одиночку за день целый хребет почистить способен. Не такое уж сверхъестественное усилие, а какой результат немаленький. А если будет больше людей, больше времени и выше цель?

Фёдор заметил:

— Когда люди научатся благоухать, как цветы, им могут и не понадобиться форточки и дома. И многое им не понадобится из того, что сейчас понастроено на Земле. Слишком многое, что даже и перечислять не станешь.

* * *

Вечером мы пошли за водой.

Я ещё никогда не ходил на ручей в сумерках. Несколько больших полян с цветами и травой в человеческий рост лежит по дороге к ручью. И когда мы шли, над травами прямо маревом стоял звон цикад и кузнечиков, и над полем плыли ароматы множества цветов. Мы шли молчаливо и слушали этот галактический звон.

Вода в ручье была ледяная, и когда я зачерпнул её, то подумал, что она не пахнет ни рыбой, ни тиной, что она очень чистая. Может быть, моя душа когда-нибудь тоже очистится, как эта вода, и моя жизнь будет ручьём сбегать с солнечной вершины и проливаться на тех, кому это нужно.

Потом мы шли обратно. Небо густо затянули облака, и оттого земля не спешила остыть, в воздухе было мягко и тепло. Стрёкот уже улёгся, и стояла тишина, колеблемая ветром. Фёдор остановился послушать эту луговую тишину, и Ленка тоже остановилась, а я ушёл дальше. Было необыкновенно хорошо вокруг. Многие цветы закрыли свои венчики, но запах их остался. Было даже как-то чудно, что я плыву в этой тишине, что так тихо и отчетливо шуршит под ногой тропинка и что в моей канистре рождаются вежливые всплески.

* * *

Один мой товарищ прочитал мои записи и сказал, что я очень наивный человек, что я верю каждому слову какого-то ходячего проповедника, что у меня глубоко несамостоятельные взгляды на жизнь и что я вообще маменькин сынок и жизни не знаю. Сначала я расстраивался по этому поводу, но потом оглянулся и понял одну вещь. У меня есть Фёдор, есть Ленка, есть те, кому нужны мои снимки и мои записки. Все это подарила мне жизнь, а я верю, что жизнь все-таки справедлива. А у моего товарища есть много самостоятельных взглядов, как он их называет, но я думаю, что это просто взгляды большинства, потому что он живёт как большинство. И я бы не сказал, что товарищ мой счастлив. А я счастлив, хотя, признаться, после встречи с Фёдором мне больше приходилось грустить, чем раньше.

Счастлив же я потому, что я знаю, зачем мне жить.

_2005–2006