Тихий тиран - [38]

— Кто он? — с интересом спросила Крупина.

— Профессор Рыдванов.

— А!.. — рассмеялась Крупина.

— Извините… — растерялся Кулагин.

— Хороший человек, — щуря глаза, сказала Крупина, — а главное, добрый!

— Вам не кажется, Тамара Савельевна, что мы стали слишком нетерпимы к этому человеческому качеству?

— Не кажется, — отрезала Крупина.

— Жаль! — огорченно вздохнул Кулагин. — Такая молодая, красивая, одаренная…

— Простите, профессор, о ком это вы? — Глаза Тамары сузились. — О Богоявленской?

— При чем здесь она? — отмахнулся Кулагин. — Я говорю о вас, Тамара Савельевна. Из-за мелочей портите себе жизнь.

— Диссертация не мелочь.

— Жаль! — повторил Кулагин. — Мне хотелось, чтобы вы получили профессорскую должность. Я очень рассчитывал на диссертацию Богоявленской и на то, что вы будете…

— Для меня это слишком дорогая цена, Сергей Сергеевич, — перебила Крупина. — У каждого человека есть свои принципы, одни забывают о них, другие помнят. Я помню.

— Принципы, принципы! — Кулагин вскочил, подошел к окну, зачем-то задернул штору, отчего в комнате сгустился полумрак. — Знаете, милая моя, я чертовски устал от них, а еще больше — слушать о них!.. Принципы хороши, когда превращаются в дело, а не остаются словами. Вы знаете, я человек дела… Подготовить кандидата наук прежде всего в ваших интересах. Неужели вы не можете этого понять? Или не хотите?

— Так вы, значит, диссертацию Богоявленской хотели вручить мне в виде презента?

— Очевидно, я никудышный охотник, — ответил Кулагин, — одним выстрелом я хотел убить сразу трех зайцев: труд Богоявленской получает свое логическое завершение, вы выполняете свой «гроссмейстерский балл», а институт дает государству еще одного ученого.

— Диссертация Богоявленской не труд ученого, — устало сказала Крупина, — это компиляция.

Разговор утомил ее. Он напоминал ей притчу про попа и его собаку.

А Кулагин продолжал давить:

— Я допускаю, что Богоявленская в своей диссертации не делает открытий. Она, в конце концов, не Эйнштейн. Но ее работа показывает, что автор умеет мыслить и обобщать…

— Ничего она не умеет, и вы это прекрасно знаете! Подозреваю, что она даже источников не читала. Обратите внимание, профессор, мы с вами ни разу не упомянули о теме, которую взяла для своей диссертации Богоявленская. А знаете почему? Потому, что тему-то с трудом можно уловить… Имейте в виду, я буду выступать на ученом совете. — Крупина встала.

— Это ваше право. — Кулагин вернулся к столу, сел. — Я не могу запретить вам делать это. Но советую сначала подумать.

И все-таки он повел себя по-рыцарски: проводил Крупину до дверей, даже улыбнулся на прощание.

— Вы, дорогая, настоящий князь Мышкин. Или Дон Кихот! — И добавил с легким вздохом: — Только времена теперь изменились… Никто в них уже не нуждается.

…Трудно было узнать Славу, сына профессора Кулагина, три года назад исчезнувшего. По трапу спускался высокий, плечистый бородач в потертом, не застегивающемся на груди ватнике, в сапогах с брезентовыми голенищами. Голова бородача была увенчана роскошной ондатровой шапкой.

Отъезд Славы наделал много шума. Толком никто из знакомых Кулагиных не знал, куда он уехал, а главное — почему.

И сами Кулагины — Сергей Сергеевич и Анна Ивановна — не знали, где скитается их сын. За три года — два письма. Одно — проездом — из Москвы. Другое — из Красноярска.

Было бы несправедливым утверждать, что судьба сына мало заботила Кулагиных. Скорее наоборот. Анна Ивановна не раз устраивала Сергею Сергеевичу истерики, умоляя его навести справки. А однажды пригрозила, что пойдет в обком партии и пожалуется на его черствость и бессердечность.

Сергей Сергеевич был спокоен: он давно уверовал в свою правоту.

— Это ты во всем виновата… Ты сама. А я знать его больше не желаю. Пускай живет, как хочет. Мой дом для него открыт, но искать его я не собираюсь… Сено к лошади не ходит.

А ночью он тайком достал из книжного шкафа альбом с марками — много лет назад он сам подарил этот альбом сыну — и долго рассматривал маленькие гладкие листочки бумаги. Рассматривал и подозрительно часто протирал кусочком замши потеющие очки.

Анна Ивановна больше не напоминала мужу о сыне. Но после того скандала Сергей Сергеевич перешел спать в свой кабинет. И вот уже три года они ложились спать в разных комнатах. По утрам они встречались за столом, завтракали, и Сергей Сергеевич, как обычно, целовал руку жены, уходя на работу.

Иногда им обоим казалось, что так было всегда. Но это лишь казалось, потому что Слава напоминал о себе постоянно: фотографиями на стене, лыжами в коридоре, велосипедом, который Анна Ивановна время от времени протирала влажной тряпкой.

И вот телеграмма:

«Буду к зиме. Слава»…

Кулагин-младший вышел на площадь. Пригревало солнце, и снег в тени сугробов казался фиолетовым. Слава опустил на снег рюкзак и огляделся.

— Молодой человек! — Хрупкая старушка осторожно дотронулась до его плеча. — Вы на такси?

— Да, — кивнул Слава.

— А вы не уступите мне свою очередь?

— Пожалуйста, бабушка. Вам далеко ехать? Может, нам по пути?

— Мне вот сюда… — Старушка вытащила из кармана пальто бумажку. — В научно-исследовательский институт хирургии.