Тихий друг - [5]
Кристина открыла большую дверь, подделку под Луи Филиппа, и мы вошли. В отделанном плиткой, очень чистом вестибюле я помог Кристине раздеться и повесил плащ: исходящий от него неизвестный цветочный запах, который мог быть или шикарным и дорогим, или очень вульгарным — рожденный в бедности, я никогда не научусь этого определять, — подхлестнул мое воображение, и между ног я ощутил, что действительно являюсь мужчиной.
А когда мы зашли в большую, современно меблированную комнату, что-то подсказало мне — но на чем основывалось это предположение? — что, кроме нас, в доме никого нет. Я почувствовал, как во мне поднимается странное желание. Мне захотелось сейчас же схватить Кристину — нет, не нежно поцеловать или приласкать, а с дикой силой вывернуть ей руку за спину или положить ее на колено, обнажить снизу и хорошенько ей надавать — и спросить потом: «Ты чего вообще хотела? Что ты думала? Думала, все пройдет так просто? Ты не знала, что все стоит денег — очень больших денег?» Я с трудом подавил одолевавшие меня мысли и осмотрелся, пока Кристина зажигала лампы в разных углах большого помещения. Я вдруг понял, что в этой комнате я вряд ли смог бы сотворить что-нибудь подобное или на что-то решиться; я подошел к огромным дверям из двойного стекла, за которыми лежал сад — даже в темноте можно было различить дорожки из гравия, деревья и кусты.
— А сад большой? — с интересом спросил я. — Можно посмотреть?
Кристина кивнула.
— Почти все время слышно море, — сообщила она. «Чтобы поставить сцену, тут даже режиссер не нужен», — внезапно подумал я, лихорадочно сглотнув. Я открыл двери. Кристина подошла и стала рядом.
— О, тут можно спуститься в сад, — констатировал я. Вниз вели — как обычно в таких домах — широкие деревянные ступени.
— Какой прелестный аромат, — я ступил на гравий и приглашающе взглянул на Кристину, — Ты часто здесь сидишь?
Кристина тоже вышла наружу.
— Какая луна, — констатировал я. — Его отсюда хорошо видно.
«Луна — женского рода», — подумал я тут же, но Кристина это, по-моему, переживет без труда. Подойдет ли она ко мне? Да, подошла. Я стоял между двумя кустами, с этого места хорошо было видно луну, висящую прямо над крышей беседки или сарайчика в глубине сада. Луна была почти полной и ее свет лился сплошным золотым потоком — редкое зрелище в наших краях. Ее окружала изящная, тонкая опаловая вуаль, выделяющаяся на фоне безоблачного звездного неба.
Мы стояли под раскидистыми ветвями дерева или большого кустарника — «Какое вы дерево? Или вы кустарник? Тогда откройте книгу на 13-й странице»-с огромными жемчужно-белыми цветами. Я не мог определить, откуда исходит благоухание: от этих цветов или же плащ поделился своим запахом с Кристиной. Бывают прекрасные цветы без запаха, а бывают и невзрачные, но распространяющие небесный аромат, так что лучше не гадать впустую.
— Луна — наша мать, — сказал я мягко, но настойчиво, — это ведь всем должно быть ясно?.. Она защищает нас… Охраняет нас…
— Да? Ты так считаешь, Герард? — тихо откликнулась Кристина.
А думал я совсем не о том. Неужели в доме действительно никого? Или существует, например, какой-нибудь «муж в командировке»? Тогда невеселая складывалась ситуация, учитывая мои желания, потому что я не одобрял — и тогда, и теперь — разрушение семейного счастья ради мимолетного и грешного блаженства.
Я прислушался. И вправду: в порывах легкого ветерка можно было различить какой-то гул — доносящиеся издалека звуки прибоя.
Нет, здесь, в саду, я не накажу Кристину, как только что представлял это в комнате: соседи могут услышать… Но ведь пару пощечин я могу себе позволить?..
Я притянул ее к себе и, прямо как в кино, обнял и поцеловал, медленно проникая языком все глубже и глубже. Играл ли я комедию? Возможно, но и жизнеутверждающий запах ее слегка напряженного и все же мягкого тела, прижавшегося ко мне, и откровенная покорность теплого, жадного рта возбуждали мое желание. Вначале осторожно, а потом все больше отдаваясь жажде любопытства, я принялся мять ее и в самом деле очаровательные сисечки, которые скоро, да скоро… смогу кусать и рвать…
— Ты очень милая, — сказал я тихо.
Одновременно мы поняли, что сцена длилась достаточно долго, чтобы возникла уверенность, каким образом мы проведем ночь, и пошли обратно в дом, при этом я одной рукой нежно мял и гладил ее шейку. Мечта палача, эта шейка, — не смог не отметить я.
И все же, несмотря на мое страстное и мужественное выступление, Кристина, должно быть, еще несколько смущалась, потому что когда мы, закрыв двери в сад, вошли в гостиную, в комнате вновь возникла знакомая атмосфера застенчивости, хотя и не столь явно, как прежде.
— Что будешь пить? — спросила Кристина: кажется, больше из желания прервать неловкую паузу.
Она открыла дверцу бара, в котором обнаружился неплохой ассортимент. Сидя напротив, на большом диване, я смотрел на ее бедра и шею, которая время от времени обнажалась, когда при движении красивые и пышные волосы разделялись на два крыла. Настойчивые мысли о жестокой пытке, которой я мог подвергнуть ее беззащитное тело, все еще крутились в голове, но и разум подал признаки жизни: Кристина была не просто глупой шлюхой или секс-машиной: она могла «давать настоящее тепло», как я это возвышенно сформулировал, да-да.
«Мать и сын» — исповедальный и парадоксальный роман знаменитого голландского писателя Герарда Реве (1923–2006), известного российским читателям по книгам «Милые мальчики» и «По дороге к концу». Мать — это святая Дева Мария, а сын — сам Реве. Писатель рассказывает о своем зародившемся в юности интересе к католической церкви и, в конечном итоге, о принятии крещения. По словам Реве, такой исход был неизбежен, хотя и шел вразрез с коммунистическим воспитанием и его открытой гомосексуальностью. Единственным препятствием, которое Реве пришлось преодолеть для того, чтобы быть принятым в лоно церкви, являлось его отвращение к католикам.
«Рассказ — страниц, скажем, на сорок, — означает для меня сотни четыре листов писанины, сокращений, скомканной бумаги. Собственно, в этом и есть вся литература, все искусство: победить хаос. Взять верх над хаосом и подчинить его себе. Господь создал все из ничего, будучи и в то же время не будучи отрицанием самого себя. Ни изменить этого, ни соучаствовать в этом человек не может. Но он может, словно ангел Господень, обнаружить порядок там, где прежде царила неразбериха, и тем самым явить Господа себе и другим».
В этом романе Народный писатель Герард Реве размышляет о том, каким неслыханным грешником он рожден, делится опытом проживания в туристическом лагере, рассказывает историю о плотской любви с уродливым кондитером и получении диковинных сластей, посещает гробовщика, раскрывает тайну юности, предается воспоминаниям о сношениях с братом и непростительном акте с юной пленницей, наносит визит во дворец, сообщает Королеве о смерти двух товарищей по оружию, получает из рук Ее Светлости высокую награду, но не решается поведать о непроизносимом и внезапно оказывается лицом к лицу со своим греховным прошлым.
Романы в письмах Герарда Реве (1923–2006) стали настоящей сенсацией. Никто еще из голландских писателей не решался так откровенно говорить о себе, своих страстях и тайнах. Перед выходом первой книги, «По дороге к концу» (1963) Реве публично признался в своей гомосексуальности. Второй роман в письмах, «Ближе к Тебе», сделал Реве знаменитым. За пассаж, в котором он описывает пришествие Иисуса Христа в виде серого Осла, с которым автор хотел бы совокупиться, Реве был обвинен в богохульстве, а сенатор Алгра подал на него в суд.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
Сборник представляет собой практически полное собрание прозаических произведений Натальи Дорошко-Берман (1952–2000), талантливого поэта, барда и прозаика. Это ироничные и немного грустные рассказы о поисках человеком самого себя, пути к людям и к Богу. Окунувшись в это варево судеб, читатель наверняка испытает всю гамму чувств и эмоций и будет благодарен автору за столь редко пробуждаемое в нас чувство сопричастности ближнему.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Последние годы жизни Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, классика американской литературы, автора «Великого Гэтсби» и «Ночь нежна», окутаны таинственностью и не особо известны публике. Однако именно тогда, переживая трагическую болезнь жены Зельды и неудачи в карьере, Фицджеральд встретил свою вторую большую любовь — голливудскую колумнистку Шейлу Грэм. Этой загадочной англичанке он посвятил свой последний и незаконченный роман «Последний магнат».
Кровь Кулина не проебёшь в драке и не выжжешь горькой текилой, мамасита. Предупреждение: ненормативная лексика.
Впервые на русском языке роман, которым восхищались Теннесси Уильямс, Пол Боулз, Лэнгстон Хьюз, Дороти Паркер и Энгус Уилсон. Джеймс Парди (1914–2009) остается самым загадочным американским прозаиком современности, каждую книгу которого, по словам Фрэнсиса Кинга, «озаряет радиоактивная частица гения».
Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.
«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.