Тихий домик - [7]

И вот они, первые деревья, тень, прохлада, сумрак. И долгожданная тишина, спокойствие, когда можно, наконец, перевести дух.

Но это не сразу: еще с час катили они вперед, уходя в глубь леса, пока совершенно не выбились из сил. И тогда Тишков глухо прокричал:

— При-ива-ал!..

_____

Глава II ЛЕСАМИ, БОЛОТАМИ…

Тишков приказал дождаться в лесу темноты.

Дети спали на матрацах, которые сняли с телег. Тут все помянули добрым словом заботливого завхоза.

Завхоз и сам был доволен, что не просчитался с матрацами, — уже два раза помогли: еврейских детей укрыли и постелями стали. Но его тревожила мысль о семье, что осталась там, в Коровкино…

Что же решит командир?..

Тишков уединился с директором детдома Виктором Ивановичем. Они присели на сухие рыжие иглы под огромной елью, закурили.

— С этого часа будем соблюдать конспирацию, дорогой Виктор Иванович, — сказал Тишков. — Надеюсь, мне вам не нужно ничего объяснять…

— Вы думаете, что это необходимо — конспирация?

— О наших главных решениях, о наших планах никто не должен знать, кроме меня и вас. Это не значит, что я кому-то не доверяю, не осторожность есть осторожность. И сейчас она нам не повредит…

— И все же вас что-то беспокоит?

Тишков молча курил, глубоко затягиваясь.

— Судьба детей, Виктор Иванович! Прежде всего их дальнейшая судьба.

— У вас готово какое-нибудь решение?

Впрочем, вопрос этот Виктор Иванович задал напрасно. Он хорошо знал секретаря партийной организации и уважал за то, что Тишков никогда не торопился с принятием решений. Он советовался, выслушивал мысли и предложения других. И только затем предлагал что-то очень обдуманное, веское…

— Да, — Тишков в этот раз ответил, не поколебавшись.

— Назад, домой?

— А вы как думаете?

— А если попробовать…

— Вот именно, дорогой Виктор Иванович! Именно попробовать пройти к нашим. Использовать все возможности до последней. Возвращение домой — самое нежелательное. Что грозит детям? В лучшем случае — угон в Германию, а затем страдания, смерть…

— Да, в отчаянное мы попали положение! И главное, не имеем права рисковать. Какой-нибудь десяток врагов, которых можно было бы легко уложить из автомата, — для нас риск. Потому что мы не имеем права рисковать жизнями детей. Ни одной жизнью, хотя бы во имя других.

— Да-да! Ни одной жизнью, хотя бы во имя спасения других! Такие жертвы невозможны… Итак, план действий. С наступлением темноты — в путь. На юго-востоке должна быть большая деревня Оболь. Хотя бы сменим лошадей. Ведь загнали мы их. Еле идут, бедные.

— Ребята сейчас над ними шефство взяли. Моют их, охлаждают. Свежей травы принесли. Молодцы!

— Вы знаете, Виктор Иванович, я задумываюсь теперь над тем, что наступило время проверки, самой строгой, экзамена нашей способности воспитывать, быть педагогами. Сумели мы вырастить детей такими, что не дрогнут они перед трудностями, даже перед лицом смерти? Впереди столько невзгод, так вынесут ли наши дети их с честью? Это и будет нашим экзаменом.

— Пока мы сдаем его на «пятерку»! — улыбнулся директор.

— Да. Пока все дети держатся молодцом… Итак, договорились. Всем сообщить, что будем пробираться обратно, домой…

— Вы считаете, не надо никого ставить в известность?

— Зачем? Будем обнадеживать людей, когда сами не уверены, сумеем ли выбраться… Так будет спокойнее. Я не пессимист, вы знаете, но тоже думаю, что шансов уйти у нас нет. У меня такое представление, что мы глубоко в тылу врага. Но попытаться мы можем. И обязаны…

Докурив, они аккуратно затушили папиросы и направились к лагерю.

Они проходили мимо Зины и Лены, которые лежали на траве и беседовали. Услыхав, что разговор идет о Лидии, Тишков остановился.

— …Она как-то себя хотела выделить. Вот что мне было неприятно, — говорила Зина. — Может быть, это только казалось… из-за Павла… Он так на нее смотрит. Она ему голову вскружила…

— Я тоже не в восторге от нее была, но теперь, после того как она нас всех спасла, — сказала Лена, — я ею восхищаюсь. Может быть, тебе это нерадостно слышать, Зина, но это так…

— Почему же?! Все правильно. И я тоже…

Тишков не стал им мешать, пошел дальше, к лагерю.

Он давно овдовел, один воспитывал сына. И привык ревностно относиться ко всем его интересам и увлечениям. Невеселые мысли у него были теперь о Павле. Нет, не время сейчас для душевных порывов, даже самых лучших, даже таких, объяснимых в его возрасте, не время. Павел должен это понять. И подавить в себе, запрятать поглубже свои симпатии. Чтобы не было лишних разговоров. Они сейчас ни к чему.

Он отыскал Лидию.

— A-а! Командиру привет! — улыбнулась Лидия.

Она жестом пригласила его сесть на матрац, который был расстелен под старой осиной. Никита Степанович присел.

— Я хотел сказать, что ты держалась молодцом! Ты действительно помогла нам…

— Он польстился на золотые часы, что были у меня в сумке… А тут бомбежка…

— Понятно. Кстати, ты хорошо говоришь по-немецки. Почему?

Лидия засмеялась.

— Хорошо? Вы-то знаете немецкий, видите, что я говорю с грехом пополам…

— Нет. Я не знаю немецкого…

Лидия попросила:

— Дайте мне закурить. — Она затянулась папиросой. — Немецкий я учила в школе. Учитель был у меня очень хороший. Отличный был учитель немецкого…