Теплый берег - [73]

Среди ночи Лев-Лев проснулся и увидал: на подоконнике в лунном свете сидит Лесь, обняв колени.

— Ты почему не спишь, мальчик?

— Дед, можно убить, чтоб никакой раны?

— Ты бы лег, мальчик.

Лесь не пошевелился. Лунный свет блестел на его согнутых коленках и голых плечах. За окном серебрился тополь и таинственно сияли горы.

Дед проговорил тихо, будто подумал вслух:

— Можно без пули. Несправедливое слово может убить хорошего человека.

Лесь повернулся. Луна осветила макушку, засиял ершик волос, а лицо стало невидимо в темноте комнаты.

— Насмерть? — быстро спросил Лесь.

— Не обязательно насмерть. Но все равно убить, потому что злое слово ударило, человек потерял веру в себя, в свои силы, решил, что никому не нужен, ничего не сможет. Руки опустятся, силы оставят. Так можно убить словом…

Лесь пожал плечами: совсем не про то говорит Дед.

— Ну зачем среди ночи думать о грустном, Лесик? Ты ляг, а я тебе расскажу смешное. Вчера по набережной шла мать с мальчиком. Не больше Димки. Он так ревел, что люди останавливались. Я даже выскочил из киоска, глажу его по голове, пытаюсь разобрать за этими страшными рыданиями что-нибудь членораздельное, хочу помочь. Знаешь, что он кричал? «Хочу гладить козла!» Мировая трагедия, подайте ему козла, и сию минуту! Ты меня слышишь, Лесь?

Наверно, Лесь не слышал. Он все думал и думал. В небе за его головой луну заслонило облако, засветилось по краю.

— Дед, а злого человека тоже можно убить словом?

Дед прогудел себе под нос, как всегда, когда что-то обдумывал.

— Это труднее. На плохих людях, как ни грустно, нарастает непробойная шкура, броня. Но если хорошие люди возьмутся… Да, громкое, правдивое слово может ее пробить.

— Нет, чтоб насмерть, — сказал Лесь.

— Ты сегодня кровожадный, Лесик, Так нельзя…

— Нет, можно! — Лесь спрыгнул с подоконника, опустился на корточки у раскладушки. — Дед, он говорит, что не обманул маму Алю. Потому что никакой Дульсинеи нет, ее выдумал Дон Кихот!

Лев-Лев сразу понял, о ком речь, хотя они никогда не говорили о том человеке. Они оба о нем думали.

— Ну, и… — помолчав, спросил Лев-Лев.

— Я же помнил, она там была, была! — Лесь едва не скрипнул зубами с досады. — Я все переискал. Ее нет. Дон Кихот и правда ее выдумал… — Лесь в нетерпении всматривался в облитое лунным светом лицо Деда.

— Что из того следует? — сказал Лев-Лев. — Самого Дон Кихота тоже выдумал Мигель де Сервантес, писатель. Сервантес давно умер, а Дон Кихот и сегодня продолжает свое дело и в награду получает свою вечную порцию синяков и шишек. Ну и что? Зато мальчики нашего атомного века сооружают себе мечи и латы. И даже без них, просто так, в жизни понемногу бывают Дон Кихотами. Хотя сами посмеиваются над ним, но… — Лев-Лев развел руками и подвигал бровями, — бывают! Значит, он нужен, он жив! А возможен Дон Кихот без Дульсинеи? Нет. Значит, и она есть.

— Да, да, Дед! — горячо откликнулся Лесь. — Я так и знал, он обманщик. Я ненавижу его. И я рад, что павлины там у него кувыр…

Он вскочил, обожженный догадкой. Заметался по комнате, босыми ногами — по лунным квадратам.

— Душенька… Палка с набалдашником… — бормотал он. — Защитник слабых и угнетенных… Стоял и смотрел… — В смятении Лесь протянул руки к Деду.

— Ты что, мой хороший, о чем ты? — встревожился Дед.

— Она была совсем старая и доверчивая, лебедь Зина… — В голосе Леся Дед услышал тоску и боль. — У нее сердце не выдержало, раз камень… Оно разорвалось…

Дед встал. Сгреб Леся в охапку, прижал к себе. Лесь дрожал. Но плечи его, руки были неподатливы. Он весь был напряжен.

Дед увидел: мальчишеское лицо мужественно и непроницаемо.

ГЛАВА 11

— О, Дульсинея Тобосская… Да наградит тебя небо судьбою счастливой, и да пошлет оно тебе всё, что ты у него ни попросишь.

М. Сервантес

Осень. Мымриков и Колотыркин уже ходят в школу. Уже на совете отряда опять прикрепили Колотыркина к Мымрикову, и он так старательно подтягивал Вяча, что тот получил 4, а сам Лесь — 3.

Осень. Мама Аля снова работает на почте. Новости только у Анны Петровны: вместо чебуреков она печет блины.

Осень. Жора чинит осенние сапожки и ворчит, что люди не умеют перспективно мыслить, сапожки надо чинить летом. Он читает в учебниках про обработку кож и пластмассовые заменители.

Антона не видно, он сдает технические экзамены. Скоро уйдет в дальнее плаванье.

Кудрявые шкуры виноградников пооблезли, стали рыжими. Виноград уже убран. Мымриков и Колотыркин со своим классом тоже убирали. Сперва 5 «Б» на плантации пускать не хотели: как бы не облопались, животы заболят. Тогда они рассказали про мальчика Нгока. Им велели приходить с ножницами или секачами. Заработали деньги, всем классом отнесли в Государственный банк, на улицу Маркса. Для страны, откуда приехал маленький Нгок. Она победила своих врагов. Пусть там теперь строят новые школы и дома.

Потом Лесь еще работал, отдельно. Он объяснил бригадиру про каблуки, которые нельзя прибивать к пяткам.

Теперь у него заработано денег на полторы туфли.

Осень, осень… В парке буйствует красное, рыжее, желтое пламя. Вы, конечно, поняли — это не огонь, а краски осени. Их подожгла береза, Лесь сам видел. Она запламенела первая, рано утром. От нее вспыхнул гикори горький и стал пронзительно желтым… Вмиг на дереве гинкго раскалились двухлопастные листья-мотыльки, сложенные из крохотных чешуек-хвоинок. Запылали метельчатые ивы и тюльпанные деревья. От ветки к ветке полетел пожар красок. Озорничая, он поджигал парк, где растут драгоценные породы деревьев, собранные со всего мира, и австралийская юкка выбросила вверх белые колокольцы и стала неслышно вызванивать тревогу: «Горим, горим!..»