— Обманщик! — заорал Лесь.
Колотыркин уцепился за его руку, оглядываясь, зашептал, всхлипывая:
— Последний раз… честное… мне только трояк отработать. Одолжил на значки… Я на них глядел, а Верзила подошел и сказал: «Вот тебе трояк, покупай, отработаешь, наберешь чемодан лаврушки…» Честное пионерское, последний раз!..
— Молчи! — закричал Лесь. — Не дам тебе стать ворюгой… — и замахнулся в отчаянии и ярости.
Тут кто-то сзади сжал крепкой рукой оба его запястья и произнес хрипло:
— А ну, без шума.
И грубая ладонь, пахнущая луком и табаком, зажала Лесю рот.
— Ты, пацан, толстый, оттащи сундук к решетке, я возьму.
Вяч, пригнувшись, покорно потащил чемодан.
Лесь рванулся.
— Не рыпайся, хуже будет! — Пальцы клещами вцепились в подбородок Леся.
Вдруг Щен — нос в землю, хвост кверху — вынырнул из кустов. Еще секунду он счастливо взлаивал и улыбался, сообщал, что тысячи запахов его не запутали и он верно взял след…
Щен смолк. Чутье подсказало: его человек в беде. Враг. Ненависть захлестнула Щена. Шерсть на загривке вздыбилась, как у его диких предков. Он обнажил клыки. И тут же получил удар тяжелой ногой в нежное ухо. Отлетел с визгом, вскочил разом на все четыре лапы и прыгнул. Молча.
Хриплая ругань, рычанье, возня. Рука, сковавшая запястье Леся, ослабла, пальцы на подбородке поползли. Лесь извернулся, боднул врага, отлетел от удара, дополз к Вячу и схватил его за ногу.
— Не служи ему! Не служи! Я дам тебе три рубля, я заработал, дам! Верни ему!
За стенами лавра — голоса, свистки, топот. Вмиг не стало Вяча и того, другого.
Из-за кустов выскочили два дружинника.
— Кто кричал?
Лучи карманных фонарей скрестились на фигурке мальчика. Он сидел на истоптанной траве, обняв клетчатый чемодан, рядом тощий щенок дрожал и скалил щенячьи зубы.
Не выдавать Вяча. Он ведь поклялся, что последний раз.
— Чемодан твой? — Они склонились над Лесем.
— Не-а…
— Силен ты врать. Не твой, а держишься за него. Ну-ка, что в нем?
Лесь покорно встал. «Молния, раскрываясь, сказала: з-з-з… Лучи фонариков ощупали груду плоских лавровых веток.
— Та-ак, хорошо. Заготовитель, значит? Почем торгуешь? А еще в галстуке… Ну что ж, пошли! Как поведем, через центральные аллеи, где людей полно?
Лесю показалось, что сейчас, вот сейчас он умрет.
Дружинники посмотрели на склоненную голову, на мальчишескую руку, судорожно сжимавшую у горла пионерский галстук.
— Пойдем уж лучше боковыми дорожками, — сказал дружинник и понес чемодан.
За ними плелся Щен. Иногда он настораживал уши, и Лесь прислушивался тоже. Но, наверно, в кустах просто шелестела испуганная птаха.
Значит, ты струсил, Колотыркин.
Не птаха там была. За кустами, держась в густой тени, тащился вслед за дружинниками толстый Вяч. Слезы набегали ему на веки. Он произносил про себя прекрасные, смелые речи: «Отпустите его, о благородные дружинники! Он не виновен. Я расскажу вам без утайки всю правду!» После этих слов надо было сейчас же выходить на дорожку к дружинникам, но тут Вяч начинал все сначала: «Отпустите его, о благородные дружинники!»
Лесь и его провожатые взошли на освещенное крыльцо штаба дружины, и дверь за ними закрылась перед носом Щена.
Чемодан поставили на стол.
Начальник штаба достал чистый лист бумаги. Имя, фамилия? Сколько лет? В какой школе учишься? Домашний адрес и как зовут родителей?
Он велел дружинникам съездить по адресу на мотоцикле и привезти сюда мать Леся.
— Она с Димкой уехала, — сказал Лесь. — Там только дед, который не родной, но все равно родной.
— Имя-фамилия? — спросил начальник штаба.
— Лев-Лев.
— Ты, парень, головы нам не дури, отвечай точно, без шуточек.
— Лев Ильич Лев, — ответил Лесь точно и без шуточек.
— Удивительно, — покачал головой начальник штаба и отдал распоряжение дружинникам привезти сюда этого дважды Льва.
За окнами взревел мотоцикл и исчез вдали. Прогромыхал гром. Запрыгал шумный, короткий дождь и перестал. Опять застрекотал мотоцикл, вошел мокрый дружинник и доложил, что квартира заперта, в дверь воткнута записка.
Начальник штаба протянул записку Лесю:
— Читай вслух.
Волнуясь, раскрыл и сразу узнал почерк Льва-Льва:
Лесик, я поехал отвезти маме и Димке одежду, так как по радио объявили метеосводку и, очевидно, погода ухудшается. Завтра вернусь. Будь спокоен. Твой Лев-Лев.
Мой Лев-Лев. Уехал.
— Кто еще сумеет помочь нам с тобой разобраться? — спросил начальник штаба.
Вяч. Но он удрал. Предал.
— Пройди, друг, в соседнюю комнату, посиди на деревянном диване до выяснения обстоятельств хищения.
Хищение… Чужое, страшное слово!
Встал. Как во сне пошел, куда велели.
— А галстук сними. Стыдно с галстуком.
— Не сниму! — Лесь бросился в соседнюю комнату.
Отсюда уже не было никакого выхода. Высокие окна были перекрещены решетками. Резко светила лампочка в сетке.
Лег на деревянный диван лицом вниз. Один, один, на необитаемом острове. Лев-Лев, мне страшно. Они не поверят, что чемодан не мой, а я ни за что, ни за что не выдам Вяча! Дед, мне совсем плохо! Дед, где ты?
В той комнате раздались голоса. Лесь судорожно зажал уши, он не хотел, не мог, не мог больше ничего слушать.
Тишина сомкнулась над ним, как вода.
И в тишине от всех тревог и обид сегодняшнего дня его вдруг оградил сон.
