Тени и отзвуки времени - [50]

Но здесь все оборачивалось против нас, выдавало недостаточную нашу «солидность», даже наши отражения в зеркале. Украшенное богатой резьбой, изображавшей встречу двух воителей, оно, к вящей нашей досаде, висело на стене ресторана. Да и табуретки из китайского бамбука были высоковаты; захочешь топнуть по полу ногой — и не дотянешься. Казалось бы, человек явился в приятнейшее место, где его ждут одни удовольствия, и — нате вам — сплошное расстройство и унижения! Что может быть хуже: и компания вам не в радость, и еда не в удовольствие. Нет, терпеть такое и дальше мы не могли! Но где выход? А что, если плюнуть на «Блаженное будущее»?.. Плюнуть, конечно, можно. Но только скажите, где он, тот ресторан, в котором бы с должным почтением отнеслись к нашим молодым годам, не называли бы нас «желторотыми»? Увы, у каждого возраста свои проблемы и трудности…

Два или три месяца мы в «Блаженном будущем» не показывались. Однако всякий раз, когда у меня в кармане позвякивали новенькие хао, я думал, не сходить ли в ресторан? Мне отчетливо виделось все до мелочей: вот я сижу за столиком и небрежно отламываю кусочек печенья, ополаскиваю кипятком чайную чашку, накладываю в пиалу пельмени. Но тут за моей спиной вырастала зловещая фигура нашего недруга. Указав на меня другим официантам, он делал насмешливый жест: опять, мол, уселся грошовый клиент… И у меня тотчас пропадало всякое желание идти в ресторан. Мне бы кусок не полез в горло! Будь я еще при больших деньгах, тогда — дело другое; стоило бы рискнуть, а так… Этот беспардонный официант убил во мне былой аппетит и вкус к «настоящей» жизни.

Меня преследовали воспоминания о тех радостях, которых я был теперь лишен. Не раз покупал я китайский чай и заваривал его у нас на кухне, я закупал у буфетчика в «Блаженном будущем» свои любимые пирожки и ел их дома, запивая цветочным чаем[59]. Но это было не то — все казалось невкусным и пресным. Оно и понятно, ведь не купишь, не унесешь домой особое, неповторимое настроение, царящее в ресторанном зале. Помню, я не раз, глядя на людей, приходивших чуть ли не с другого конца города откушать в «Блаженном будущем» чашку супа с лапшой, спрашивал сам себя: стоит ли простая лапша таких трудов? Уж не рехнулись ли они, в самом деле? Но теперь я понял: обед в ресторане, кроме утоленья голода и жажды, дарит нам еще и другие услады. Ведь прежде, чем отведаешь заказанной тобою еды, ты уже наслаждаешься видом и вкусом иных блюд, — появляясь на свет из раскаленного докрасна печного жерла, они источают заманчивый сладостный дух, сливающийся с ароматами кушаний на соседних столах, с пряными запахами приправ, зелени и напитков.

Да и вообще, на свете нет зрелища увлекательней и забавней, чем люди, занятые едой и питьем. В эту минуту, когда они, сидя вокруг столов, уставленных дымящимися яствами, удовлетворяют самую насущную, я бы сказал, священную потребность всего живого, среди них не найдешь ни одной грустной, опечаленной физиономии. И верно, если не здесь, не за обеденным столом, то где и когда может быть весел человек? Сознайтесь, разве после обильной и вкусной еды мысли ваши не окрашивались в радужные тона и вы не становились — хоть ненадолго — оптимистом? Сидя за шумным столом, люди прощают друг другу выходки и слова, которых в другом случае никогда бы не извинили, а порой, забывая свои дурные привычки и склонности, являют неслыханное великодушие.

А бедняки, молча, неторопливо орудующие палочками, — им ли, знающим цену каждому куску мяса и чашке риса, спешить за едой! Здесь, в ресторане, бедняки лишний раз постигают смысл жизни, глядя на необъятные брюха, заплывшие жиром плешивые затылки, тройные подбородки, сальные рты, глотающие пищу за четверых и в перерывах между лакомыми кусками исторгающие негромкие урчащие речи. И слова их — деловые или скабрезные, — предназначенные, конечно, для дружеских ушей, волей-неволей долетают до слуха соседей…

О, будь моя воля, я бы всю жизнь только и делал, что наблюдал за едоками и питоками!

Наверно, в ту давнюю пору и родилось во мне влечение к ресторанам, кафе, закусочным, харчевням, буфетам, забегаловкам, — короче, всем тем местам, где можно, не таясь, подмечать любопытнейшие свойства человеческой натуры. Это и ныне моя слабость. Но тогда я, увы, недостаточно был солиден и состоятелен, чтобы посещать рестораны без тяжкого морального ущерба…

Наконец, после двух- или трехмесячного «поста», я решил возобновить посещенья «Блаженного будущего» на прежних началах: чай, печенье, пельмени (большего я не мог себе позволить). Только, в отличие от прошлого, я решил явиться туда с кем-нибудь из великовозрастных приятелей, человеком бывалым, который служил бы мне опорою и защитой. Долго ломал я голову, перебирая различные кандидатуры, покуда не выбрал самую достойную из всех: бывшего ученика нашей школы Фук Као. Он несколько лет назад кончил начальную ступень, однако я не слышал, чтобы он сдал экзамены за старшие классы; но для задуманного мною дела экзамены, аттестаты, дипломы не имели ровно никакого значения. Ну и что из того, будто он дармоед и сидит на шее у родителей? Зато Фук Као — настоящий гуляка, прожигатель жизни! Думаю, мне незачем тратить слова, представляя человека, которого и так знал весь город. Имя его до сих пор пользуется непререкаемым авторитетом во всех злачных местах. Не нужно даже полностью называть его, скажете просто «Као», и все поймут, о ком идет речь.