Тени и отзвуки времени - [51]

Приняв окончательное решение, я отправился в гости к Фук Као. Он лежал на топчане, подперев рукой лоб, и был погружен в какие-то мрачные думы. Желая развлечь друга, я побренчал монетами в кармане. Меланхолия его стала рассеиваться, и я, чтобы уж в полной мере восстановить душевное равновесие Као, сказал:

— Полно вам горевать и отчаиваться. Таких одаренных людей, как вы, небо предназначает для великих и важных дел. Просто к одним удача приходит раньше, к другим — позже. А пока, в ожидании своего часа, почему б вам не погулять со мной? Кто, как не вы, мог бы научить меня жить по-настоящему, подсказать, где шагнуть вперед, где попятиться! Может, и вас бы это развлекло хоть немного…

В заключение я сообщил, что хочу позвать его в «Блаженное будущее». Готовность, с которой он принял мое приглашение, тронула меня до глубины души. Он не морщился, узнав о скромном меню, не ломался, не заставлял себя упрашивать. Просто поднялся и произнес:

— Пошли!..

Горделиво попирая ступени, я — под руку с Фук Као — поднимался по лестнице в ресторан. Мы оглядели зал, словно князья, почтившие своим посещением убогую корчму. Я заметил, что мой любимый столик свободен, и мы, придвинув ногой табуретки, важно уселись за него.

Я полностью передал Фук Као все права заказывать угощение и вести переговоры с официантом. Сам же я восседал молча и лишь поглядывал искоса: осмелится ли мой враг и сегодня вести себя непочтительно? Ничего не скажешь, Фук Као не обманул моих надежд. Он держался свободно и непринужденно, как у себя дома. Слышали б вы, как грозно и хрипло звучал его голос: «Человек!..» Слово это он выговаривал на иностранный манер, в чем тоже был свой шик. Я думаю, из полусотни клиентов, сидевших тогда в ресторане, Као окликал официантов чаще всех. Они метались от нашего столика к стойке и обратно, суетились, налетали друг на друга. Но Као было трудно угодить. Стоило кому-то из прислуги замешкаться на секунду, как он разражался неистовой бранью; причем, стараясь донести до них каждое ругательство, он бранился по-китайски, да еще на гуандунском диалекте. «Вот ведь, — подумал я, — люди считают его невеждой, а он — парень образованный, знает языки…»

Досталось в тот день и моему недругу, бранные слова изливались на него потоком. А он не осмелился даже рта открыть. О, как я торжествовал в душе! Лакированные подносы с тарелками и чашками на нашем столике сменялись будто по волшебству. И на очередное «Чего изволите?» моего поверженного врага я чуть было не ответил: «Да ничего! Сижу вот, любуюсь на твой позор, и мне даже есть не хочется!..»

Конечно, на свете ничего не дается даром, я понимал, что за такой триумф должен буду выложить все свои сбережения; но месть сладка, и я то и дело предлагал Фук Као не стесняться, заказать чего-нибудь еще.

Аппетит оказался у Као отменный, на него было любо-дорого смотреть: щеки раздуты, губы оттопырены, челюсти как жернова. Перемалывая очередную порцию, он в то же время развлекал меня приятным разговором.

— Этих подонков, — кивок в сторону официанта, — без взбучки не расшевелишь… Здешняя шушера — с норовом, до нее доходит только крепкое слово да хороший пинок в зад.

Я глядел на него с восхищением, решив про себя, что он еще очень великодушно отзывается о персонале «Блаженного будущего», я бы на его месте был построже. Рядом с Као я чувствовал себя всемогущим. Радость переполняла меня через край; даже привычные блюда казались сегодня вкуснее прежнего. К тому же в обществе такого едока, как Као, я и сам уплетал за двоих. Сегодня впервые в «Блаженном будущем» я не чувствовал робости. Невозмутимый и важный, обвел я глазами соседние столики, разглядывая каждого посетителя, словно тайный агент, выслеживающий опасного преступника.

Потом, небрежно ковыряя во рту зубочисткой, я толкнул Као под столом ногой и, скосив глаза на компанию, сидевшую рядом с нами, спросил:

— Ну-ка, угадай, кому из них придется раскошелиться за всю ораву?

Но мой вопрос — я очень хотел поддержать светский разговор — Као оставил почему-то без внимания. Он, шевеля губами, пересчитал стоявшие стопкой на нашем столе тарелки и сказал:

— С нас семь хао шесть су… Да, точно, семь хао, шесть су. Всегда подбивай счет сам, за таким жульем нужен глаз да глаз. А то сдерут вдвое, у них это запросто. Учись, пока я жив…

Потом, повернувшись к стойке, он крикнул:

— Эй, человек! Счет, да поживее!

Взяв с блюдца несколько японских зубочисток, Као встал. «Вот как надо с шиком уходить из ресторана!» — подумал я и, сунув в карман оставшиеся зубочистки вместе с блюдцем, следом за Као спустился по ступенькам.

Подойдя к кассе, я услыхал за спиной какой-то шум, обернулся и увидел сбегавшего по лестнице официанта.

— Получите девять хао одно су! — громко крикнул официант.

— Сколько, говоришь?! — грозно спросил Фук Као. — Откуда еще девять хао одно су?

Официант — это был мой заклятый враг — ухмыльнулся:

— Я вставил в счет стоимость блюдца. Вон оно — в кармане у его малости. Как-никак китайский фаянс — привозная вещь. Цена — полтора хао за штуку.

Глянув на Као, я выложил на прилавок бумажку в один донг. Пузатый китаец отсчитал сдачу: четыре су и вдобавок, как говорится, «одарил» нас гаденькой улыбкой.