Телеграмма - [5]
- Да ну вас, Алексей Митрофанович, - огрызнулся я. - У меня не сегодня-завтра внуки пойдут. Молодость, знаете ли, понятие относительное.
- Молодость - это до тридцати пяти лет, - сообщил Кондаков.
- Почему именно до тридцати пяти?
Кондаков пожал плечами.
- Не знаю. Должен же быть какой-то критерий. Правление решило, что тридцать пять. Хотя я при голосовании воздержался.
Тут я понял, что Кондаков шпарит строго по прошлогоднему постановлению Правления СП, где решали, кого считать молодым писателем, а кого, напротив, таковым не считать.
- Воздержался, - продолжал Кондаков, - поскольку предлагал ограничить рамки молодости. До двадцати восьми лет. В соответствии с Уставом ВЛКСМ.
- А тридцать пять - это в соответствии с чем? - встряла жена.
- Не знаю, - ответил Кондаков. - Поэтому и воздержался. В этом числе нет внутренней логики.
- А в двадцати восьми - есть?
- Есть. В соответствии с Уставом ВЛКСМ.
- А в Уставе ВЛКСМ есть внутренняя логика?
Кондаков посмотрел на мою жену укоризненно.
- Ирина, я вам очень симпатизирую, - грустно сказал он. - Но ваш супруг оказывает на вас дурное влияние. Вы развращаете жену, Балаховский. Я помню наши разговоры в Малеевке. Это были нехорошие разговоры. Вы даже заступались за Бухарина.
- Это вы что-то путаете, - сказал я. - Никогда в жизни не заступался за Бухарина. Было бы за кого заступаться...
- В ваших словах, - заметил Кондаков, - чувствуется подтекст. Не наш подтекст. Ну подумайте, кем бы вы стали, если б не Октябрьская революция.
- Помещиком, - ответил я. - У прадеда был особняк на Басманной, дом на Мойке и поместье в Ярославской губернии. Вы бы хотели иметь поместье, Алексей Митрофанович?
Жена дернула меня за рукав.
- У меня есть дача, - гордо сказал Кондаков.
- Ну, дача... А то поместье. Леса, поля, потом эти... луга. Конюшня, лошади. В доме два флигеля...
- Крепостные, - услужливо продолжил Кондаков, - порки на этой самой конюшне, и беззащитные перед похабной барской волей сельские красавицы.
Конец фразы он произнес с надрывом.
- Вам ли, Алексей Митрофанович, про беззащитных красавиц говорить? Кто, извините, к Степаниде ломился?
- Причем тут Степанида! - досадливо отмахнулся Кондаков. - Это какой-то нонсенс. Я шел к ней, как коммунист к коммунисту.
- А она по Уставу обязана?..
- Не обязана! - крикнул Кондаков, вставая со скамейки в крайнем возбуждении. - Не обязана, но могла бы! А уж если хотите, то и обязана. Я понимаю вашу иронию насчет Устава, в Уставе этого, конечно, не запишешь. А вы, как человек беспартийный, не знаете, что кроме буквы есть еще и дух. Дух!.. Поймите же вы!
Тут я почувствовал, что еще три минуты такого разговора - и можно спятить.
- Алексей Митрофанович! - заорал я на Кондакова. - Вы с Луны свалились? Партбилет - не пропуск в спальню! Вы можете вообразить, что Степанида просто не хотела? Что вы ей не нравитесь?
Кондаков бросил на меня иронический взгляд и снова сел на скамейку, с грацией римского сенатора запахнувшись в дорогой темно-синий плащ. Свернутая в трубочку "Правда" торчала из-под рукава, как таинственный свиток.
- Хотела, - с гордостью сообщил он, - и говорила мне об этом за ужином. И о том, что я ей нравлюсь - тоже говорила. Раньше говорила, и вчера говорила. Заметьте, я ее за язык не тянул. Где и когда это должно было произойти - вот этого мы действительно не уточняли, каюсь. Мой промах.
- Так подойдите и уточните! - внезапно взорвалась моя жена. - Мы-то почему должны во всем этом участвовать?
- Как люди беспартийные, вы совсем и не должны... - запел Кондаков, но Ирина замахала на него обеими руками, как на осу, и он не стал продолжать, а лишь заметил:
- Нервная какая у нас молодежь!
Потом развернул газету и принялся за чтение.
5
Самохиной не было и в баре. Зато там сидел Гурко.
- Степаниду не видел? - спросил я. - А то ее Кондаков ищет. Хочет уточнить планы на предстоящую ночь.
Оказалось, Гурко не только видел Степаниду, но даже успел получить от нее рукописный проект поздравительной телеграммы Аджаве: испещренный какими-то непонятными пометками лист бумаги лежал перед Гурко на столе. По всем четырем углам лист был придавлен пустыми пивными бутылками.
- Ознакомься, - сказал Гурко.
Он вытянул листок из-под бутылок, стряхнул с него ореховую шелуху и положил передо мной.
По верху листа, еще хранившего ребристые отпечатки бутылочных торцов, фиолетовыми чернилами было начертано: "Поздравительная телеграмма П.Аджаве от членов СП СССР, проводящих свой творческий отпуск в ДТП им. Я.Райниса (г. Дубулты, ЛатвССР) в связи с 60-летием со дня его рождения. Проект".
- Ужас какой, - сказала жена, заглянув мне через плечо.
- Но-но! - возразил Гурко. - Трепетнее относитесь к коллегам по перу. Во-первых, Степанида старалась. А во-вторых, это проект.
- Вижу, что это проект, там написано, - заметил я. - Но это хуевый проект.
- Почему хуевый? Ты же не прочел. Хочешь пива?
- Не хочу. Лучше скажи, почему только от членов? Вот Кобзарь с Провским, к примеру, не члены.
- Провский - член, - убежденно сказал Гурко.
- Нет, не член.
- Ну, как не член, я его в справочнике видел.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.