Телеграмма - [6]
- Не мог ты его там видеть.
- А где же я его видел?
- Это ты его в справочнике Союза кинематографистов видел. И в ВТО. А в Союз писателей он не вступает, чтоб взносы в три места не платить.
Саша залился пьяным смехом.
- Взносы! Да его не принимают, потому что он еврей.
- Иди ты к черту, пол-Союза - евреи.
- Вот поэтому и не принимают. Чтобы не стало больше половины.
Сам Саша, по слухам, был правнуком генерал-фельдмаршала Гурко, который в русско-турецкую войну брал Софию. Потом этот Гурко служил губернатором. Кажется, был вдобавок еще и князем. Смутно намекнуть на великого пращура Саша ухитрился даже в романе "Тяжелый сплав".
- Черносотенец, - сказал я.
- Сионист, - без обиды отозвался Гурко.
- А Кобзарь тоже еврейка?
- Спрашиваешь!
- Что - "спрашиваешь"? От одной фамилии Киевской Русью пахнет. Украинским борщом с галушками. Днепром при тихой погоде.
- Рыбой "фиш" пахнет, а не борщом. Ее фамилия Бершадская, мы с ней в литинституте вместе учились.
- Что творится! - с притворным ужасом в голосе сказала жена. - Камню некуда упасть.
- Ладно, - сказал я, - так как быть с Провским и Кобзарь?
- Пусть подпишут... - вяло отозвался Гурко. - Куда их девать...
Его уже начало развозить. Похоже, одним пивом до нашего появления дело не обошлось.
- Тогда эту фразу надо убрать. Ну, про членов. И творческий отпуск этот идиотский... Так. "Поздравительная телеграмма П.Аджаве от писателей, находящихся в..." Гм-м... Что такое ДТП?
- Дорожно-транспортное происшествие, - буркнул Гурко.
- Знаю. Причем здесь ДТП?
- Дом творчества писателей, - пояснила жена. - Там у двери доска висит: "ДТП им. Райниса".
- Мрак! Долой ДТП. "...находящихся в Доме творчества в Дубултах".
- Райниса оставь, - посоветовал Гурко.
- О'кей, оставлю... Нет, не оставлю. Потому что тогда получается, что это у Райниса 60-летие со дня рождения.
- Степанида! - радостно завопил потомок фельдмаршала.
И точно: вошла Степанида.
- Кромсаете? - поинтересовалась она, присаживаясь к столу.
- Еще как, - подтвердил я. - Вот объясните мне, сударыня, как это понять: "В отличие от многих сверстников, талантливых поэтов и прозаиков, павших на полях сражений за Родину, Вы вернулись с войны живым". Ты его что, упрекаешь за это? Или выражаешь сожаление в связи с самим фактом? И потом, что это значит - "вернулись живым"? Можно вернуться мертвым?
- Ну ты дурака-то не валяй, - доброжелательно сказала Самохина.
- Степанида, ты же мастер художественного слова! Инженер, бля, человеческих душ! - внезапно поддержал меня Гурко. - И вот еще... дай-ка листок... ага! "Ваши песни стали мерилом человеческой порядочности, отзывчивости, доброты". Самохина, как песня может стать мерилом?
Степанида подняла руку и описала перед собой какую-то сомнительную полусферу.
- Ну, может... - ответила она. - Иносказательно. Дайте лучше пива.
Гурко, не отрывая глаз от текста, протянул ей бутылку.
- "Сегодняшнее возрождение Арбата, - прочел он вслух, - свидетелями которого мы становимся, стало результатом пробужденного Вашими песнями общественного интереса к проблемам одной из старейших улиц города". Во-первых, "результатом интереса" - это не по-русски. А во-вторых, я б на его месте застрелился от такого комплимента.
- Он и застрелится, - подтвердил я. - Он этот разукрашенный Арбат терпеть не может.
- Короче, - подытожил Гурко, - текст никуда не годится, Степанида. Надо заново писать.
- Вот возьми и перепиши.
- Я?
- Ты. Ты же такой грамотный, вон исчеркал все...
- Это Балаховский исчеркал, - тут же принялся сливать воду потомок фельдмаршала. Переписывать текст ему явно не хотелось.
- Тогда пусть Балаховский перепишет, - невозмутимо отозвалась Степанида, разгрызая соленый орешек.
- Какого пса? - возмутился я. - Моя, что ли, была идея? Я вообще хотел собственный текст послать.
- Тогда пусть остается, как было.
- А я не подпишу.
- Не подписывай. Подумаешь... Остальные подпишут.
- Пусть подписывают. А я не стану.
Степанида закусила нижнюю губу, и на лице ее появилось страдальческое выражение.
- Я поэт, - сказала она с надрывом, будто признаваясь в чем-то постыдном. - Я не умею такие бумаги писать. Напиши, Балаховский, не будь падлой.
- Он тоже поэт, - заступился за меня Гурко.
- Но он же секретарь семинара Союза! - пылко возразила Самохина. Он пишет отчеты в Правление, у него есть опыт.
- За меня жена отчеты пишет.
Это было чистой правдой. Я всегда заставлял отчитываться перед Правлением жену. Секретарь СП Ерофей Хлопотов даже хвалил меня за связное изложение и аккуратный почерк.
Но Степанида моему сообщению обрадовалась.
- Чудненько! - сказала она. - Иришенька, напиши проект.
- Не будь падлой, - добавил ядовитый Гурко.
- Ну вас! Ну вас всех к черту! - закричал я. - Она что, сюда приехала проекты писать? Степанида, у тебя совесть есть?
Самохина вздохнула.
- Ладно, - сказала она. - После обеда я к вам в номер приду и напишем эту лабуду вместе.
Сил сопротивляться больше не было.
- После обеда предпочитаю поспать, - невежливо буркнул я. - А вот к пяти часам... гм-м... милости прошу.
6
Ровно в пять часов вечера к нам в номер постучали. За дверью, однако, обнаружилась не Степанида - там стоял, переминаясь с ноги на ногу, довольно-таки редкий для чопорной Прибалтики персонаж: лохматый и небритый человек лет пятидесяти с виду, одетый в телогрейку и заляпанные грязью бесформенные штаны. Был он, вдобавок, смертельно пьян.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.