Тайный брак - [26]
— Мне ее очень жаль и очень хотелось бы устроить ее судьбу, но выдать ее замуж трудно — она очень разборчива, — прибавила императрица.
— Для вашего величества невозможного не существует, — заметил врач, старый царедворец.
— Вы думаете? — с живостью возразила государыня. — О, как вы ошибаетесь! Да вся жизнь проходит в том, что я делаю то, что мне не хочется делать, и допускаю самые противные моим вкусам и убеждениям поступки, не имея возможности протестовать против них! О, если б все делалось, как я хочу! Да вот, например, эта гнусная травля против девицы Дымовой! Разве я не положила бы ей конца с самого начала, если бы в моей власти было поступить так и если бы, прежде чем действовать, я не обязана была предвидеть последствия своих поступков? Нельзя мне было тогда раздражать князя и ссориться с ним из-за пустяков, понимаете ли вы, нельзя!
Но императрица очень обрадовалась, когда интрига против Людмилы не удалась. Ей был известен нрав Потемкина: ничто его так не раздражало, как возможность казаться смешным, а тут именно такая мезавантюра и произошла, самая глупая и для его самолюбия обидная: карета, посланная им за Людмилой, вернулась пустая, его предмет похитили у него из-под носа, так сказать.
Это происшествие случилось три года тому назад, но и теперь императрица не могла вспомнить о нем без смеха.
Роджерсон тоже улыбнулся.
— А известно вашему величеству, куда повезли ее вместо Таврического дворца? — спросил он с фамильярностью старого слуги.
— Домой, конечно. Всему причиной была ее мать, которая, забыв просьбу Пановой не присылать за Людмилой, приказала ехать за ней, и вышло так, что кучер Дымовых поторопился, а кучер князя запоздал. — И снова государыня засмеялась, но, взглянув на собеседника, подметила на его губах усмешку и, меняя тон, спросила:
— Вам кажется, что дело произошло иначе?
— Не скрою от вашего величества, что, по моему убеждению, эта авантюра произошла несколько иначе, чем передавали вашему величеству.
— Как же было дело, по-вашему?
— Я сейчас имел честь доложить вашему величеству, что доктор — не духовник, но тем не менее нашим пациентам трудно иногда скрыть от нас то, что они скрывают от всего света.
— Вы хотите сказать, что Дымова открыла вам свою тайну?
— Девица Дымова мне ничего не открывала, ваше величество, но у меня есть другие пациенты…
— Что же они сказали вам про нее?
— Она в очень странном и тяжелом положении, ваше величество, таком тяжелом, что надо только дивиться, как ее здоровье выдерживает такую нравственную пытку целых три года, — сказал Роджерсон, уклоняясь от прямого ответа на предложенный ему вопрос.
Но когда императрица желала что-нибудь узнать, трудно было не исполнить ее воли.
— Три года… значит, с тех пор, как случилась эта несчастная для князя авантюра, — проговорила она вполголоса, как будто что-то соображая. — Почему же вы до сих пор молчали, Роджерсон? — отрывисто прибавила она.
— Я только на днях узнал эту тайну, ваше величество.
— От кого?
Эти два слова были произнесены так повелительно, что не ответить на них было бы невозможно даже и в таком случае, если бы в планы Роджерсона не входило открыть истину императрице. Но в таком случае он остерегся бы так ловко возбудить ее любопытство.
— От жены полковника Светлова, ваше величество, — ответил он.
— Откуда же эта-то знает?
— Она — урожденная Рощина, сестра того Рощина, который при нашем посольстве в Гишпании, а муж ее командует полком в Польше. Она приехала сюда повидаться с родными и, как старая моя пациентка, виделась со мной.
— Постойте! Этот Рощин… Дымова, значит, любит его?
— Любит, ваше величество.
— Но почему же она скрывает это от меня? Я знаю его с очень хорошей стороны, весьма довольна им. У него, кажется, нет состояния, но это — дело поправимое. Почему она скрыла от меня свою любовь, не понимаю! Быть может, ее родители против ее брака с Рощиным? Но и это можно уладить. Надеюсь, что, если я явлюсь свахой, отказа не будет.
— Ее родителям тоже ничего не известно, ваше величество.
— Ничего не понимаю! — повторила императрица. — Тут есть еще что-то… Вы мне не все сказали, Роджерсон.
— Я еще ничего не успел сказать вашему величеству.
— Так говорите же, что там еще?
— Ваше величество изволили сказать, что готовы способствовать этому браку, но он уже состоялся.
— Как? Когда? Рощин в Гишпании и, насколько мне известно, сюда не приезжал.
— Они обвенчались до его отъезда в Гишпанию.
— Три года тому назад? Не может быть!
— Карета, приехавшая за девицей Дымовой, была не из их дома, в ней сидела Светлова, и Людмилу Алексеевну привезли прямо в церковь, где ждал ее теперешний супруг. Венчание произошло в присутствии двух свидетелей, сестры Рощина и ее мужа.
— А потом?
— Потом молодой сел в дорожную бричку и уехал к месту своего служения, а молодую Светлов привез домой.
— И ни одной минуты они не оставались вдвоем?
— Ни одной минуты, ваше величество.
Наступило молчание. Императрица что-то соображала. Но мысли, приходившие ей на ум, были скорее веселые: улыбка не сходила с ее губ.
— Вы правы, Роджерсон, — сказала она наконец, устремляя на доктора смеющийся взгляд, — положение бедной девицы Дымовой должно быть не из легких, и я не менее вас дивлюсь ее терпению. Будем надеяться, что скоро наступит конец ее пытке, но я вас попрошу сохранить мою тайну лучше, чем ее, — прибавила она, протягивая лейб-медику руку, в знак того, что аудиенция кончена.
Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839 — 1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».
Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».
Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839 — 1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».
Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В третий том Собрания сочинений вошли романы «В поисках истины» и «Перед разгромом».
Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».
Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В третий том Собрания сочинений вошли романы «В поисках истины» и «Перед разгромом».
Роман «Легенда Татр» (1910–1911) — центральное произведение в творчестве К. Тетмайера. Роман написан на фольклорном материале и посвящен борьбе крестьян Подгалья против гнета феодального польского государства в 50-х годах XVII века.
Немецкий писатель Теодор Крёгер (настоящее имя Бернхард Альтшвагер) был признанным писателем и членом Имперской писательской печатной палаты в Берлине, в 1941 году переехал по состоянию здоровья сначала в Австрию, а в 1946 году в Швейцарию.Он описал свой жизненный опыт в нескольких произведениях. Самого большого успеха Крёгер достиг своим романом «Забытая деревня. Четыре года в Сибири» (первое издание в 1934 году, последнее в 1981 году), где в форме романа, переработав свою биографию, описал от первого лица, как он после начала Первой мировой войны пытался сбежать из России в Германию, был арестован по подозрению в шпионаже и выслан в местечко Никитино по ту сторону железнодорожной станции Ивдель в Сибири.
«Страницы прожитого и пережитого» — так назвал свою книгу Назир Сафаров. И это действительно страницы человеческой жизни, трудной, порой невыносимо грудной, но яркой, полной страстного желания открыть народу путь к свету и счастью.Писатель рассказывает о себе, о своих сверстниках, о людях, которых встретил на пути борьбы. Участник восстания 1916 года в Джизаке, свидетель событий, ознаменовавших рождение нового мира на Востоке, Назир Сафаров правдиво передает атмосферу тех суровых и героических лет, через судьбу мальчика и судьбу его близких показывает формирование нового человека — человека советской эпохи.«Страницы прожитого и пережитого» удостоены республиканской премии имени Хамзы как лучшее произведение узбекской прозы 1968 года.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На необъятных просторах нашей социалистической родины — от тихоокеанских берегов до белорусских рубежей, от северных тундр до кавказских горных хребтов, в городах и селах, в кишлаках и аймаках, в аулах и на кочевых становищах, в красных чайханах и на базарах, на площадях и на полевых станах — всюду слагаются поэтические сказания и распеваются вдохновенные песни о Ленине и Сталине. Герои российских колхозных полей и казахских совхозных пастбищ, хлопководы жаркого Таджикистана и оленеводы холодного Саама, горные шорцы и степные калмыки, лезгины и чуваши, ямальские ненцы и тюрки, юраки и кабардинцы — все они поют о самом дорогом для себя: о советской власти и партии, о Ленине и Сталине, раскрепостивших их труд и открывших для них доступ к культурным и материальным ценностям.http://ruslit.traumlibrary.net.
«У чёрного моря» - полудокумент-полувыдумка. В этой книге одесские евреи – вся община и отдельная семья, их судьба и война, расцвет и увядание, страх, смех, горечь и надежда… Книга родилась из желания воздать должное тем, кто выручал евреев в смертельную для них пору оккупации. За годы работы тема расширилась, повествование растеклось от необходимости вглядеться в лик Одессы и лица одесситов. Книжка стала пухлой. А главной целью её остаётся первоначальное: помянуть благодарно всех, спасавших или помогших спасению, чьи имена всплыли, когда ворошил я свидетельства тех дней.
Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.
Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.
Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.